«Сейчас еще начали появляться сведения о Первой мировой войне, но с этими данными я подробно не работал, — говорит он. — Это нужно будет съездить к родителям и с ними поговорить про наших общих предков. В последнее время общаешься с родителями и кажется, что мы вообще не знакомы. Они какие-то вещи говорят для себя очевидные, о которых я не знаю».

Не знает, видимо, потому что почти всего в жизни добивался сам и хотел настаивать на своем. Скажем, отправили Никиту в детский сад. В тот же, где работала его мать, — только в другую группу, чтобы избежать конфликта интересов. И вот, значит, пришли в садик новые воспитатели и попросили детей нарисовать синичку. Будущий сотрудник новосибирской администрации нарисовал снегиря. «Я художник, я так вижу. Воспитатели начали на меня наезжать, — рассказывает Никита. — Но я стал настаивать, что они реально ничего не понимают, это синичка. Мне в тот момент снегири нравились больше, чем синички. Они такие жирные, с красными перьями, а синицы везде».

Или другая история: уже школьником Каньшин поехал в Москву на научную конференцию в Бауманку. Привез с собой инновационный по тем временам проект «Реконструкция внешнего облика Бийской крепости», даже с 3D-моделями оборонительных сооружений. Ректор Бауманки был впечатлен.

Дело в том, что любая сдача крови — особенно из вены — настоящее испытание для Никиты. «Главное — не смотреть в этот момент на руку, — замечает он. — Я не смотрел, не смотрел, а однажды зачем-то бросил взгляд на руку — и все, поплыл. На любые операции, связанные с кровью, венами и иголками, мне смотреть противопоказано. Если это происходит в фильмах, то все нормально. Но если мне или кому-то еще, живому человеку, втыкают в вену иглу — все, это кошмар».

Тем не менее Каньшин решил, что ради общего благого дела сможет преодолеть собственный страх. Абсолютно осознанно пошел и сдал кровь на типирование. На иголку не смотрел. Тем более это пустяки по сравнению с самой процедурой донации. Будущий донор изучил всю информацию и пришел к выводу, что хоть это и не безболезненно, но не смертельно и не опасно.

«Я прочитал, что сам процесс может двумя способами происходить, — говорит Никита. — Первый — это когда тебе в спину втыкают большую иголку. Я смотрел доктора Хауса, это страшно. Второй способ проще: тебя пичкают какими-то препаратами, после которых весь костный мозг уходит в кровь, и потом оттуда стволовые клетки забирают. Вот этот вариант для меня вполне годится».

Хотя процедура донации и не происходит как в популярном сериале и иголки втыкают не в спину, а в тазовую кость, пока для Каньшина это не имеет решающего значения. На костный мозг Никиты не нашелся еще реципиент, но донор Каньшин ждет этого момента. Учит матчасть, следит за контекстом. Недавно прочитал где-то реальную историю о том, как парень не отпускал свою девушку-донора на процедуру, опасаясь за ее здоровье. А потом, когда она все-таки вырвалась, спасла жизнь ребенку и вернулась обратно, прямо в аэропорту сделал ей предложение.Такие истории как будто придают Каньшину решимости. Он уверен: у его жены Марии тоже не получится удержать его от пересадки.

«Я по своему складу характера и, черт побери, по знаку Зодиака человек упрямый. Если я что-то решил, я к этой цели иду, а разбираться уже будем потом, — утверждает Каньшин. — Как-нибудь успокою, постараюсь убедить близких мне людей, что все будет хорошо. Главное — помочь человеку».

Мы прощаемся, и Никита Каньшин возвращается в мир совещаний, в здание с высокими потолками и стенами, облицованными благородным камнем. Как знать, может быть, уже появился на свет человек, которому когда-нибудь это будет жизненно необходимо: костный мозг начальника интернет-отдела вместе с его упрямством, общительностью, пресс-релизами о деятельности губернатора, музыкой «Европы плюс» и снегирями вместо синичек.