Молодая женщина узнает, что у нее рак молочной железы, и начинает записывать свои наблюдения — о лечении, общении с врачами и другими пациентами, своих ожиданиях и открытиях, непонимании окружающих того, с чем приходится иметь дело онкопациентам в России и как вообще рак меняет привычную жизнь. Из этих записей сложилась книга журналистки Вероники Севостьяновой «Про меня и Свету. Дневник онкологического больного», фрагмент из которой Кровь5 публикует с разрешения издательства «Альпина Паблишер».

31 мая

Почти два дня вылетели из жизни напрочь. Понятно, что химиотерапия бьет по всему организму и прорывает слабые места. Все, что до этого потихоньку болело, выливается горячей лавой вулкана. У меня это оказались камни в желчном. Сквозь приступы боли помню рвоту, горечь во рту, полный отказ разума и споры хирургов с онкологами. Одни настаивали на срочной операции, вторые объясняли, что откладывать химию из-за таких мелочей, как желчный, невозможно. Пришлось вмешаться и высказать и свое мнение. Операцию отложили, но вулкан остался, так теперь и буду на нем жить.

А еще я окончательно поняла, что люди либо сдаются болезни сразу, либо спокойно живут, побеждая свой страх. И у тех, кто решил жить, есть много интересных и разнообразных дел. Буквально вчера во время очередного ежедневного сеанса сдачи крови я долго смеялась над рассказом товарки по отделению, энергичной женщины в возрасте за шестьдесят. Поехала она на дачу, а там и сосед на огонек к ней заглянул. «Если честно, любовник он мой старый, — сказала Алла, делая вид, что смущается. — Принес темного пива и кусок ароматного сала. Мне, конечно, ничего этого нельзя, у меня же метастазы уже в печени. Но разве можно было устоять? Все три предложенных удовольствия и употребила». «А доктор что?» — спрашиваю я ее. «Доктор потом долго ругался», — махнула она рукой, подхватила на бегу свой шарф ручной росписи и поторопилась из больницы прочь. А я поняла, что эта женщина будет получать от жизни все до последнего мгновения. И я решила, что мне есть у кого поучиться.

2 июня

Лысая голова мерзнет сильнее. Можете даже не сомневаться и на себе не проверять. Просто признайте этот факт. Это я вам как человек, в данном деле опытный, заявляю. Вчера как кровь с утра сдала, так, приехав домой, весь день в постели и провалялась. Такое противное простудное состояние подхватил весь мой организм. Слегка помогли прийти в себя таблетки от простуды, капли в нос и полтора килограмма черешни. Я так понимаю, что перепады температур свою злую роль сыграли. То парюсь в парике, то дома с головой нараспашку хожу. Конечно, кто бы тут не взбунтовался?

Замечталась еще о колпаке на ночь. Помните, во всех исторических фильмах такие надевают вместе с ночной рубахой длиною в пол? Впрочем, ладно, колпак — это уже перебор, делом пора заняться: кровь поеду сдавать, а то на сегодняшнее утро так много пробирок выдали, что надо будет стараться кулачок покрепче сжимать, чтобы положенное количество накапало.

11 июня

Сегодня был второй сеанс химиотерапии. И сразу же немного информации о полезном: в первые пять-семь дней после химии практически не кусают комары.

<…>

25 июня

Говорят, у кого-то волосы не выпадают. Не знаю, в нашем отделении я таких не видела. Все, кто проходит химиотерапию, остаются без волос. Конечно, мы со Светой этот вопрос доктору задали. Конечно, как всегда, получили расплывчатый ответ: «Ну примерно у пяти процентов пациентов волосы могут и не выпасть. Но предугадать, кто попадет в этот сегмент, невозможно». В общем, я побежала в парикмахерскую, как только на расческе осталась чуть большая прядь, чем бывало обычно. Это произошло день на десятый после первой химии.

Парикмахер Тахир пытался отговорить, предлагая сделать короткую английскую стрижку и убеждая, что волосы еще отрастут. И лишь когда администратор на него шикнула: «Делай, как тебя попросили», взялся за машинку. Честно говоря, меня тогда удивило поведение мастера. Я ведь не скрывала, что прохожу лечение. И мне казалось, что по телевизору уже так часто показывают лысеньких детишек в онкобольницах, что все должны были бы знать о потере волос при химии. Тахир же, обнуляя мою шевелюру, приговаривал: «Стрижем на восходящую луну, уже через месяц волосы снова в прическу можно будет укладывать», и я понимала, что он не понимает происходящего.

Страх перед информацией? Возможно. В общем, когда некоторое время спустя одна из моих достаточно образованных приятельниц сказала: «Да-да, я знаю, при онкологии пациентов заставляют бриться, это необходимо для лечения», я решила, что уже пора перестать удивляться неинформированности окружающих.

Итак, волосы выпадают практически у всех. У кого-то через две недели после первого сеанса, у кого-то — после второго. Если сеансов больше пяти-шести, начинают выпадать и брови, и ресницы. При очень длительном лечении начинают портиться и отваливаться и ногти. Сроки у всех могут разниться. Наверное, это зависит и от яда, вводимого в организм, и от самого организма. В конце концов, все люди по-разному реагируют на одинаковые дозы лекарств.

По сути, организм теряет все то, что быстро растет. Волосяные и ногтевые клетки имеют короткий срок жизни. Именно их первым делом и убивает попутно яд терапии. Жалко ли их? Наверное, нет. Конечно, непривычно. Конечно, немного неудобно. Но очень быстро выясняется, что можно придумать массу интересных приспособлений, которые сделают эти потери почти незаметными. Впрочем, о париках и прочей мишуре напишу как-нибудь в другой раз. А сейчас очередное напоминание критикам с медицинским образованием. Я не пишу учебник о влиянии яда на ногти и волосы человека. Я лишь описываю процесс так, как я его чувствую и понимаю. Как обычный человек.

Есть вопрос про рак? Помочь может онлайн-справочник

В общем, я срезала свои волосы под ноль уже на десятый день лечения и была этому несказанно рада. К тому времени корни моих обесцвеченных локонов безобразно отросли, и в хорошее время я бы их давно подновила. Но при мощной химии внутри наносить еще химию и на голову я не рискнула.

Да и на ощупь волосы стали неприятными, на вид хуже пакли и укладываться отказались окончательно. Был и еще мощный положительный момент после стрижки. Буквально через полчаса после выхода из парикмахерской у меня перестала болеть голова.

<…>

31 июля

Итак, что же такое химиотерапия? Я уже исписала столько страниц в дневнике, а самого главного до сих пор и не рассказала. А ведь до того, пока я сама не начала проходить лечение, я тоже не очень ясно представляла себе этот процесс. Мне почему-то казалось, что раз людей кладут в больницу, то, значит, их там каждый день и лечат, и лечат, и лечат.

Нас в больницу не положили. Мы проходим химиотерапию амбулаторно. Скажу больше: когда нам вливают химию, мы даже не лежим на кушетке, а просто сидим на стульчиках. Сидим и болтаем обо всем на свете. А в это время по трубочкам системы, а затем и по нашим венам бежит настоящий яд.

Химиотерапию в нашем случае проводят один раз в три недели. Двадцать один день дают врачи организму на то, чтобы он смог вобрать в себя это лекарство, чтобы под действием химии перестали размножаться новые и по возможности погибли уже существующие раковые клетки. И чтобы за этот срок организм еще успел и восстановиться и приготовиться принять следующую порцию яда. В эти же дни умирают и полезные живые клетки нашего тела. Это и те самые частички волос и ногтей — то, что наиболее заметно всем окружающим, — и множество внутренних невидимых составляющих здоровья, которые и поддерживают работоспособность человеческого организма.

Почему для лечения онкобольных применяют химию, несмотря на тяжелые побочные эффекты

Падает гемоглобин, уходят лейкоциты, страдает микрофлора кишечника. Дальше перечислять не буду, потому что понятные мне слова в лексиконе закончились, а если начну оперировать сейчас незнакомыми, то сейчас же набегут критики — биологи да анатомы — и обвинят меня в сеянии неразумных знаний. Поэтому, как и всегда, лишь опишу то, что я сама чувствую. А описать это можно буквально тремя словами: болеть начинает все.

А за день до начала химии мы начинаем принимать выписанное врачом гормональное. От него, кстати, еще все сразу и толстеть начинают, но зато оно глушит многие воспалительные процессы и помогает организму перебороть последствия химии. Я пью его в таблетках, Света колет внутримышечно — никакой роли это не играет, просто каждый выбирает наиболее удобный для себя способ применения.

И утром в день Х мы приезжаем в больницу, сдаем мочу, сдаем много крови в разноцветные пробирки для многочисленных необходимых исследований и проходим УЗИ. Когда забирают кровь, то в вене сразу оставляют и прикрепленный пластырем катетер, чтобы потом не делать повторных дырок. А на аппарате УЗИ проверяют селезенку. Это кроветворный орган, и для восстановления всех функций после химии она должна оставаться все время в пределах нормы. Чревато как ее уменьшение, так и резкое увеличение. Еще перед самым началом лечения нам дважды делали кардиограмму. Пока больше сердечко не проверяли, может, будут потом еще его работу смотреть, а может, и этим ограничатся.

Ну и убедившись, что все в порядке, сажают под капельницу. Ах да! Забыла написать про укол, который вводят внутривенно перед началом химии.

В общем, сели. И потом влили нам по очереди по три бутыли жидкости. «Нам» я пишу, потому что на процедуры мы со Светой приходим вместе. Обговариваем точное время встречи, сидим вместе в очередях на все процедуры, вместе и усаживаемся рядом со стойкой, обвешанной пластиковыми бутылочками с нашими лекарствами. Какие ощущения при введении? А никаких. Просто вливают нам по очереди из разных бутылей сначала одно противорвотное, а затем два противоопухолевых. Насколько я понимаю, точно такие же препараты применяют для лечения онкологии во всем мире. И в этом смысле наша страна не сильно отличается от передовых Германии и Израиля.

Говорят, что многие плохо себя чувствуют и при введении лекарства. Некоторые дамы сразу ложатся, потому что у них уже бывали случаи, когда еще под капельницей начинала кружиться голова и возникала угроза падения. У нас со Светой совершенно идентичная первая реакция: лишь краснеют лица и возникает повышенная возбудимость. И если в начале вливания мы просто болтаем друг с другом и остальными лечащимися, то к концу второго часа я бы назвала наше общение уже настоящим тараторством. Ну в том смысле, что мы и тараторим, и тараторим, и тараторим. В принципе этим наше возбуждение и ограничивается.

Иногда возникают неприятные ощущения, если яд начинает бежать по трубочке системы слишком быстро. Но мы с этим успешно боремся. Верное время введения каждого препарата известно, и сестра регулирует скорость капель. Впрочем, еще на первой химии мы взяли процесс в свои руки, вооружились часами, засекли время, рассчитали примерную скорость опустошения бутылочек и теперь все время самостоятельно подкручиваем колесико. И в зависимости от наших манипуляций капли иногда торопливо бегут «кап-кап-кап», а потом, остепенившись, выдают уже солидное и неспешное «кап». Но в итоге к финишу мы приходим вовремя и громко кричим, подзывая медсестру и сдавая вахту: «Верочка, мы все!» Почему мы превращаем процесс химиотерапии в цирк? Да чтобы нескучно было. Вы же прекрасно понимаете, что если самим себя не развлекать, то в суровых стенах больницы можно зачахнуть не от болезни, а скорее от грусти и депрессии.

Ну и, собственно, все. Процесс введения на этом и заканчивается. Можно идти домой. Ну а я даже и в этот день направляюсь на работу. Первый день начался. Часов через пять после процедуры наступает… Впрочем, можно я это допишу в другой раз? За один день накарябать столько много разных букв для меня уже слишком утомительно.