Чтобы подобрать пациенту подходящего донора костного мозга, нужно пересмотреть в среднем 10 тысяч вариантов. Требования к совместимости других органов – почек, печени, сердца – мягче. Но и там главная проблема – возможность отторжения из-за тканевой несовместимости донора и реципиента. Если бы любой орган любого человека подходил любому другому, трансплантологам жилось бы куда легче. Но у человеческой цивилизации возникли бы серьезные проблемы.

«Я не дожидался, пока старухи совсем умрут, сразу начинал закапывать», – передает BBC рассказ мужчины из племени аче, обитающего на востоке Парагвая. В жизнеустройстве этих индейцев много удивительного и противоречивого. Аче считают для себя делом чести помогать попавшим в беду, делиться пищей с нуждающимися, заботиться о чужих детях и решать споры мирным путем. При этом их главным развлечением до последнего времени были ежегодные жестокие битвы на дубинках, в которых многие бывали изувечены и не обходилось без жертв. Состарившихся женщин у аче исстари принято было жестоко убивать. Со старыми мужчинами поступали немногим лучше – изгоняли из племени, что тоже означало смерть, только медленную, от голода. Но эпидемиологов аче интересуют другим. В 70-х годах прошлого века индейцев, до того ухитрявшихся сохранять остатки самостоятельности и милый традиционный уклад, переселили в резервацию.

Им пришлось много контактировать с людьми вне своего племени – и в результате за два года больше трети всех аче умерли от кори и не особо опасных для остального населения респираторных заболеваний.

Несчастные аче повторили в миниатюре то, что случилось несколько веков назад со многими американскими племенами. У народов, долгое время живших изолированно, всякая новая инфекция легко превращается в эпидемию. И это самым непосредственным образом связано с тканевой совместимостью.

Клетка без прописки

Работу генов крайне сложно понять, но легко увидеть – достаточно сравнить детей и их родителей. Гены тканевой совместимости (их также называют генами HLA) в этом смысле стоят особняком: увидеть результаты их деятельности невозможно. Генетики и трансплантологи утверждают, что ни один из этих генов не влияет на внешность человека. У них другая задача – помочь иммунной системе отличить своих от чужих и этих чужих ликвидировать. Гены HLA среди прочего кодируют своеобразные метки – белки, которые присутствуют на поверхности каждой клетки организма (кроме эритроцитов) в качестве знака, что эта клетка – своя.

За наличием метки следят Т-лимфоциты. Эти патрульные, говоря в российских реалиях, проверяют прописку.

Если документ не соответствует установленному образцу – это может произойти, если в клетку проник патоген или она по каким-то другим причинам изменилась, стала не такой, как положено, – патрульные действуют уже в духе военного коммунизма: без суда и следствия запускают процесс уничтожения провинившейся.

Белки-метки у каждого человека свои, отличные от меток других людей. И они удивительно разнообразны. Аллели (варианты) могут быть у любого гена, но у генов HLA их больше всего. Метки на поверхности клеток кодируются тремя генами тканевой совместимости: HLA-A, HLA-B и HLA-C. Так вот, у каждого из этих генов тысячи аллелей. Причем постоянно открываются все новые. У гена HLA-A в 2013 году было известно 2400 вариантов, в 2018-м – 4300, в 2020-м – уже 5900. В международной базе IMGT (ImMunoGeneTics information system) можно узнать актуальную информацию о количестве аллелей. Уже эти три гена дают миллиарды различных комбинаций. Но не все они встречаются в реальности, а некоторые очень похожи друг на друга – иначе шансов найти двух людей с совместимыми тканями просто не было бы.

Чужого не надо

Совместимость тканей – оборотная сторона иммунитета.

Чужой костный мозг или почка – для организма такие же враги, как вирусы или бактерии.

«Вирус не может самостоятельно размножаться, у него отсутствуют механизмы для этого. Ему нужно прикрепиться к клетке хозяина, которого он заразил, попасть сквозь мембрану внутрь и, воспользовавшись ее ресурсами, создать там свою копию, – объясняет инфекционист Дмитрий Трощанский. – Для этого ему нужно обмануть иммунную систему – сделать так, чтобы она не смогла его опознать. У бактерий способы атаки более разнообразные, чем у вирусов. Некоторые из них проникают в клетку, другие остаются в межклеточном пространстве. Но и там им приходится искать способы обмануть иммунитет».

Микробу, который сумел найти подход к иммунной системе своего хозяина, при попадании к следующему человеку приходится немного перестроиться, потому что у того иммунитет немного другой. Вирусы и бактерии не умеют думать, единственный доступный им способ перестройки – естественный отбор. В организме человека сохраняются и размножаются те потомки вирусов и бактерий, которые лучше всего обманывают его иммунную систему. Поколения бактерий сменяются фантастически быстро, за полсуток у одной бактерии при благоприятных условиях может народиться миллиард потомков. И все-таки, пока идет естественный отбор, у организма есть время мобилизовать защитные ресурсы.

Чем меньше различаются гены HLA у людей в конкретном сообществе, тем быстрее распространяется эпидемия.

Доказано статистически, что у жителей регионов, где много патогенов, иммунная система отличается большим разнообразием. Трансплантологам, ищущим костный мозг для пересадки, приходится непросто: создавая человека, природа их интересы не учитывала. И хорошо сделала.

«Если бы все наши иммунные системы были одинаковые, любой новый патоген имел бы шанс полностью уничтожить человечество, – говорит Трощанский. – Мы разные, и всегда находятся люди, способные хорошо сопротивляться новой инфекции».

Со временем она становится не так агрессивна, как вначале. Патоген мутирует, появляются разные по тяжести варианты болезни. Инфекция в легкой форме распространяется быстрее – просто потому, что ее носители меньше «самоизолируются». «Возьмите холеру, – приводит пример Трощанский. – Классический вариант, свирепствовавший в XIX веке, в XX веке был вытеснен более мягким вариантом Эль-Тор».