Если считать по календарю, Роберт Гуд никак не получается первым. Другой американец, Эдвард Донналл Томас, он же доктор Дон, начал трансплантацию костного мозга еще в конце 1950-х — на добрых десять лет раньше Гуда. А в Европе почти одновременно с Доном тем же начал заниматься француз Жорж Мате. Но мало ли кто и что пытался сделать. Важен результат. И вот тут-то Гуд и выходит вперед: костный мозг у его пятимесячного пациента прижился, и этот мальчик по имени Дэвид даже пережил своего спасителя. В первых опытах коллег Гуда все было несколько иначе.

Не конкуренты

Про массовые и совсем не всегда удачные трансплантационные опыты доктора Дона мы уже рассказывали. А вот насчет французского иммунолога Жоржа Мате я хочу кое-что прояснить, чтобы понятнее стала заслуга моего главного героя.

Мате известен прежде всего благодаря страшной истории в Институте ядерных наук «Винча» на окраине Белграда.

Редкая удача: он уже несколько лет экспериментировал с пересадкой костного мозга мышам, подвергнутым воздействию радиации (самые любознательные могут почитать об этом здесь), но проверять технологию на людях по понятным причинам не мог. А тут он получил шестерых уже облученных пациентов, причем в таком состоянии, что «эксперимент последней надежды» выглядел уместным и этичным. Пятерым из шести Мате трансплантировал костный мозг от неродственных доноров.

Самое удивительное, что все пятеро выздоровели и через некоторое время вернулись в Белград — так заканчивается большинство статей, посвященных этой истории. Но позвольте, как же так? Подбирать костный мозг по генам тканевой совместимости (HLA) тогда еще не умели. Мате лишь проследил, чтобы у доноров и реципиентов была одинаковая группа крови — что, как мы теперь знаем, не так уж и обязательно. Вероятность совпадения HLA у случайной пары людей — в районе сотой доли процента. Что уж говорить про пять пар.

А продолжение, если покопаться, было вот какое. «Следы приживления трансплантата наблюдались, — рассказывает The Lancet со слов одного из коллег француза. — Но этот эффект не был длительным». Трансплантат не прижился ни у одного из пациентов, уточняет в подробной статье журнал Transfusion Medicine Reviews, однако у них постепенно восстановились функции собственного костного мозга. Все кончилось хорошо, но разве можно это назвать «первой удачной трансплантацией костного мозга»?

Зачем тебе эта штука

Роберт Гуд родился в городке Кросби штата Миннесота 21 мая 1922 года: завтра исполняется 99 лет с того дня. Уже учась в Университете Миннесоты, он перенес полимиелитоподобное заболевание и был частично парализован — мать возила его на занятия в инвалидном кресле. Со временем Роберт снова научился ходить, осталась только легкая хромота, не лишенная своеобразного шарма. Вторая неприятность случилась с Гудом много позже, в 1970-х, — речь о знаменитой истории, когда один из сотрудников его лаборатории подкрасил маркером лабораторную мышку, чтобы лучше был заметен пересаженный ей кусочек кожи обычной серой мыши. Говорят, именно это оставило Гуда без Нобелевской премии. А в остальном его биография была безоблачна: плодотворная научная работа, 2 тысячи публикаций, руководящие должности в научных и медицинских учреждениях, больше десятка почетных званий. Все отлично, но ничего особенного. Только вот была в его жизни странная внутренняя логика. Она, когда требовалось, как будто специально толкала его в нужном направлении.

Гуд, начав с педиатрии, затем переключился на иммунологию. Особенно интересовали его пациенты с первичными, то есть врожденными, иммунодефицитами. Про лимфоциты тогда уже много знали, а вот про тимус — вилочковую железу, орган, где созревают Т-лимфоциты, — не очень. Тимус тогда считали «лишней деталью» — вместе с аппендиксом, гландами, аденоидами. Помог случай. Однажды коллега попросил Гуда заняться 50-летним мужчиной с явными проблемами с иммунитетом. За восемь лет бедняга 17 раз перенес воспаление легких и вообще постоянно чем-то болел. К тому же у него обнаружилась доброкачественная опухоль тимуса.

Этот тандем позже получил название «синдром Гуда». Выяснилось, что опухоль обычно возникала, если вилочковая железа от рождения была недоразвита.

Итак, неработающий, в чем бы эта работа ни состояла, тимус — и иммунные проблемы. Конечно, Гуд начал экспериментировать. Он удалил вилочковую железу нескольким молодым кроликам — и ничего не произошло. Подопытные весело прыгали по клетке и успешно отторгали пересаженные им чужие кусочки кожи (так проверялась работа иммунитета).

Но вскоре выяснилось, что, если ту же процедуру провести новорожденным кроликам, у них возникают серьезные проблемы с иммунитетом. В основном это сказывалось на работе лимфоцитов, но и нехватка определенных антител тоже наблюдалась. Таким кроликом можно было пересаживать чужую кожу, она не отторгалась.

Тимус и сумка

В 1963 году в лаборатории Гуда началась целая серия экспериментов над только что вылупившимися цыплятами. Кому-то из них удаляли тимус. Кому-то — так называемую Фабрициеву сумку, орган, насчет связи которого с образованием антител у исследователей уже были подозрения. А кому-то удаляли и то и то. Затем цыплят облучали радиацией, чтобы уничтожить элементы иммунитета, которые тимус и сумка могли породить раньше, до вылупления.

И вот что получилось. У цыплят с удаленной Фабрициевой сумкой полностью отсутствовала способность производить антитела. Но сохранялся клеточный, основанный на лимфоцитах, иммунитет.

Что-то в механизме иммунных реакций начало проясняться. И этого оказалось достаточно, чтобы использовать находки в медицине.

Спасительное кровосмешение

Гуд был исследователем, но, как говорили коллеги, главным для него был пациент, а не наука. Когда в 1968 году он решился на трансплантацию костного мозга, почва была уже достаточно подготовлена, чтобы иметь основания надеяться на успех. Тут сошлось все: педиатрический опыт Гуда, изучение первичных иммунодефицитов, исследования в сфере механизмов иммунитета. Гуд тогда занимался пятимесячным мальчиком с тяжелым врожденным иммунодефицитом. В его семье от этой болезни умерли уже одиннадцать человек.

Врач-исследователь не действовал наугад, как его коллеги десятилетием раньше. Про иммунные проблемы, связанные с пересадкой, было уже известно довольно много.

Правда, HLA-типирования в современном смысле, то есть чтения какого-то участка генома, не было. Но совместимость тканей двух людей можно было проверить экспериментально — смешивая их кровь и наблюдая за поведением лимфоцитов. А Гуду было из кого выбирать — у Дэвида было четыре сестры. Подошла только одна из них, девятилетняя Дорин. Пересадку сделали в августе 1968-го, а к рождеству Дэвид вернулся домой. Это был успех.

А Гуд продолжал исследования иммунитета и вскоре сумел разглядеть защитную роль еще одного «бессмысленного» органа — гланд. В шестьдесят с небольшим он, как часто делают американцы, переехал из северных штатов в теплую Флориду — но продолжал работать и там. В частности, занимался трансплантацией костного мозга для лечения лейкозов, апластической анемии, врожденных нарушений метаболизма. Он умер в 2003 году, оставив после себя жену, семерых детей и 17 внуков. А также спасенного им Дэвида, который к тому времени успел жениться, завести детей и вообще чувствовал себя отлично.