Лаборант воткнул иголку мне в вену, из нее в пробирку побежала кровь, и в моих глазах потемнело. Примерно так можно описать процедуру, которую я прохожу примерно через каждые три месяца, — я преподаю в вузе, а кроме того, из-за особенностей организма с детства вынужден следить за рядом биохимических показателей. На сдачу крови я обычно хожу с пузырьком нашатыря, который специально для этих целей стоит у меня в аптечном шкафчике. Недавно я по заданию редакции писал текст о сдаче плазмы крови с антителами к коронавирусу и поспешил на тест в поликлинику, напрочь забыв о нашатыре.

Истинная правда. У меня действительно одна из самых распространенных фобий, причем наиболее физиологичная. Я ничего не имею против сдачи крови и сам с удовольствием стану донором. Только держите наготове нашатырь, пожалуйста.

Что за слово-то такое?

Гемофобия наряду с арахнофобией (боязнь пауков), аэрофобией, клаустрофобией и агорафобией (боязнью открытых пространств) считается одной из самых распространенных фобий: ею страдают от 2 до 5% людей. Есть предположение, что женщинам боязнь вида крови свойственна больше, чем мужчинам, потому что они более впечатлительные, и что у мальчиков она проявляется позже — в девять лет, а у девочек — в семь. Я — живое опровержение обеих теорий: входить в сумрак при манипуляциях с сосудами и кровью я начал одновременно с попаданием в больницу с диагнозами «функциональное переутомление» и «вегетососудистая дистония». Примерно в 20 лет. До этого ходил на сдачу крови совершенно спокойно, и даже больше любил сдавать ее из податливой вены, чем из болезненного пальца с его множеством нервных окончаний. А теперь пополнил ряды счастливчиков, у которых при виде крови кружится голова, подступает тошнота, резко падает давление, а на лбу и ладонях выступает холодный пот. Ну и самый верный спутник гемофоба — обморок и дурнота.

Психологи и психиатры считают, что гемофобия может включать в себя целый комплекс тревожных расстройств. И складывается она сразу из нескольких: боязни вида собственной крови, боязни переливания чужой себе или своей другому, боязни травм (она является частью дисморфофобии, то есть страха потерять свою целостность и, как следствие, жизнь) и вида крови другого человека. Фобия тем тяжелее, чем больше компонентов из числа приведенных выше она включает в себя. У меня, полагает психотерапевт, руководитель центра «Семь птиц» Борис Суворов, легкая форма. Почему он так решил? Несмотря на склонность к обморокам во время процедуры сдачи своей крови, чужая мне совершенно безразлична: за последние лет десять я несколько раз спокойно оказывал первую помощь пострадавшим, в том числе перевязывая довольно серьезные кровотечения.

Пожалуй, из всех подобных расстройств гемофобия наиболее физиологична. Клаустрофобы часто не ездят в лифтах, агорафобы избегают выходов на площади и в поля, социофобы сторонятся больших скоплений людей. А вот гемофоб может стоически переносить манипуляции с его пальцем или веной, не избегать хирургических манипуляций, не иметь предубеждения против донорства — но чисто физиологически реагировать на вид своей или чужой крови обмороком, рвотными позывами или потемнением в глазах, зная о них и готовясь к ним.

Что ж, будем надеяться, что это не отвратит будущих врачей от их профессии. Хотя бывает по-разному. По словам нашего собеседника, одна из школьниц на такой экскурсии даже упала в обморок и ушиблась головой. Пришедший проконсультировать пострадавшую врач-невролог осмотрел девушку, констатировал отсутствие каких-либо серьезных травм и признался ей, что сам вынужден был сменить хирургию на неврологию именно из-за гемофобии. Будучи студентом, он хлопнулся в обморок прямо на первом же занятии. Есть и обратные примеры.

Инстинкт или нет?

Теорий о происхождении гемофобии множество. Часть из них откровенно антинаучна — например, о том, что обморок при виде крови обездвиживает человека, чтобы сберечь его ресурсы в случае кровопотери. Ее отвергли все собеседники издания. Чуть более серьезно звучит предположение, что обмороки у гемофобов вызываются действием сформировавшегося в ходе эволюции животного механизма, который называется «бей, беги, замри». Точнее, второй его части, полагает Павел Трахтман.

Кроме того, приступ усугубляется спазмом сосудов, которым организм пытается уменьшить кровопотерю при ее возникновении. Опыты на приматах подтверждают, что вегетативная нервная система у всех человекообразных ведет себя именно так, утверждает наш собеседник.

А вот его коллега, директор Института гематологии, иммунологии и клеточных технологий Алексей Масчан, не верит в действие такого механизма и называет подобное понимание «вульгарным эволюционизмом». «Эволюция случайна. Она выбирает тех, у кого развивается доминирующий призрак, — они выживают», — объясняет врач. По его мнению, страх кровопотери, скорее, можно назвать антиэволюционным атавизмом. Ведь, например, воину надо при виде раны не падать в обморок, а как можно скорее покинуть поле боя. Так, по его словам, в комплекс тренировки современного армейского спецназа входит психологическая работа с собой в случае кровопотери. Эти знания позволяют воину сделать ряд разумных самосберегающих действий, прежде чем отключиться, даже в случае массивного кровотечения.

Интересно, что в части оценки причин с Трахтманом согласен и врач-психиатр Денис Никулин. Он полагает, что гемофобные проявления сигнализируют о расстройствах вегетативной нервной системы. А вот психолог Борис Суворов видит ситуацию по-другому. «Есть большая разница между боязнью своей крови или крови других людей. Первое — выражение первобытного страха смерти: из меня уходит кровь, значит, из меня уходит жизнь», — рассказал он Кровь5.

«Когда же человек не выносит вида любой крови, это означает некоторое отрицание собственной телесности. Расщепление между духовной и эмоциональной жизнью с одной стороны и жизнью организма — с другой. Такие люди вообще воспринимают свое тело как ограничение, не принимая ни его выделений, ни его болезней. Хотя наше тело и его жидкости — это тоже мы», — объясняет он.

Где это лечат?

Пожалуй, сначала стоит спросить: надо ли это делать? И психиатр Денис Никулин, и психолог Борис Суворов сходятся в одном: гемофобию надо подвергать терапии только в том случае, если она начинает мешать жить или становится навязчивой. Ну или «проникает в голову».

Во всех остальных случаях с этой фобией можно как-то сосуществовать, пойдя на небольшие уступки. Например, не работать хирургом или следователем в отделе убийств. Широко распространено мнение, что гемофобы чаще других становятся вегетарианцами. Это можно прочитать даже в тематической статье Википедии. Мы не нашли никаких научных публикаций, подтверждающих или опровергающих этот тезис, поэтому решили провести собственный небольшой опрос среди вегетарианцев в соцсетях.

Ответы мы получили самые разнообразные. Екатерина рассказала о спокойном отношении к собственной крови, но чувстве отвращения при разделке свежего кровавого мяса. Ее муж Михаил к своей крови равнодушен, зато от вида чужой, по его словам, его «коробит». У Александра — все наоборот: он (как и автор этих строк) без каких-либо посторонних чувств оказывал помощь порезавшемуся товарищу, однако сам на сдаче крови всегда сидит отвернувшись в сторону, чтобы не закружилась голова. А убежденная вегетарианка Мария, не испытывающая никаких неудобств при виде чужой крови, обратила наше внимание на менструальную кровь и отношение к ней у женщин. Ярослав, вернувшийся к мясоедению после 15 лет вегетарианства, признался, что тревогу кровь у него вызывает только в одном случае: если он видит ее в городе на месте происшествия. Сдавать кровь собеседник Кровь5 при этом ходит без всякой тревоги.

В общем, говорить о прямой и системной связи вегетарианства с гемофобией не приходится. Более того, недавно мы проводили небольшой опрос в нашей группе ВКонтакте, и там вегетарианцами оказались 15% респондентов. Это притом, что общероссийские опросы обычно показывают, что таковых в нашей стране всего 2%. Остается сделать вывод, что донорству костного мозга вегетарианство не мешает.

Ну а если все-таки лечить гемофобию, то как? Денис Никулин и Борис Суворов указывают, что с такими больными психотерапевты работают в рамках когнитивно-поведенческого подхода. Используют «экспозицию», то есть знакомство с тревожащим объектом в кабинете психотерапевта с проработкой восприятия. Правда, Суворов предпочитает другой подход — биоэнергетический анализ, основанный на психодинамической теории личности и телесной терапии. Психолог говорит, что воздействовать надо не на саму кровобоязнь, а на ее причину, — боязнь крови может быть как частью генерализированного тревожного расстройства, так и «изолированной» фобией.

Как при этом быть донором?

Но что делать гемофобу, который (как, например, я) хочет быть донором крови или готов поделиться своим костным мозгом? Молча терпеть полеты в сумеречную зону при каждой кровосдаче и даже при сдаче небольшого количества крови для HLA-типирования? Аэрофобам, кажется, повезло больше. Так, например, в аэропорту Шереметьево открылись специальные курсы «Летаем без страха» для тех, кто боится перемещаться по воздуху, но вынужден это делать по личной или служебной необходимости. Там психотерапевты и пилоты рассказывают тревожным пассажирам об устройстве самолета, дают возможность попользоваться видеосимулятором, проводят специальные тренинги. За 40 минут перед полетом можно если не избавиться полностью от страха перемещения по воздуху, то снизить его до вполне приемлемого уровня. А есть ли что-то подобное для доноров, которые хотят помочь другим, но не могут видеть, как из них течет кровь?

В имеющим славу передового донорском центре при 52-й больнице на Пехотной улице с Кровь5 на эту тему разговаривать отказались, лишь сообщив, что в каждом случае работают с донором индивидуально. «Гемофобов среди доноров мало, — комментирует Алексей Масчан, — а если и есть, то это люди, настроенные либо героически переступать эту фобию, либо не замечать ее».

«Я вас огорчу: никаких написанных, готовых протоколов по тому, что делать с гемофобами, не существует — ни в нашей стране, ни за границей», — делится трансфузиолог Павел Трахтман. Однако, по его словам, у сотрудников станций переливания крови есть отработанные приемы по работе с донорами, приходящими на кровосдачу первый раз.

Они строятся на трех основных действиях: создать максимальный комфорт, объяснить процедуру и придать смысл.

«Для начала мы объясняем, что и зачем мы делаем, какую огромную пользу принесет кровь донора. Просим поговорить с теми, кто уже проходил через кровосдачу, чтобы учесть все особенности и ощущения, возникающие в процессе. Спрашиваем человека, почему решил стать донором, какова его мотивация», — рассказывает Трахтман. Осведомленность о процедуре и детальную ее проработку трансфузиолог считает одним из важнейших компонентов такой работы. Это тоже своего рода «экспозиция», только проводит ее не психотерапевт, а трансфузиолог, и не в кабинете, а прямо в отделении.

На самой кровосдаче происходит работа в более практическом ключе. «Донор должен быть максимально комфортно усажен, а еще лучше — уложен, чтобы не было куда падать, — смеется Трахтман, сам страдающий гемофобией, — а также согрет: от тревоги человеку делается холодно».

При этом трансфузиолог говорит о совершенно чудодейственной силе так называемой «смыслотерапии». «Когда донору дают предметно понять, какое важное дело он делает, то важность и героизм его поступка служат сильнейшим противоядием от гемофобии, — делится врач. — Мы раньше практиковали рассылку донорам SMS: „Ваша кровь в данный момент переливается пациенту. Спасибо!“» По словам Трахтмана, на следующую и дальнейшие кровосдачи такие доноры приходили уже в приподнятом настроении и признаков тревоги почти не выказывали.

Иллюстрации: Юлия Замжицкая