Алексей Яблоков, Сергей Мостовщиков

Базовые Определения Мелочей Жизни

Разговор о болезни, одиночестве, бездомности, смерти и счастье

Довольно любопытно, что базовые, незыблемые ценности человеческой жизни строятся в основном на том, чего или нет или есть, но может быть утрачено или отнято в любую минуту. Любовь, деньги, семья, кров, дети, здоровье — что там еще? — все это может исчезнуть прямо сегодня, сейчас. Что же останется? Мир закончится? Мы увидим распад личности? Познаем отчаяние, безумие, мрак? Сложно себе представить — проще спросить у того, кто это испытал. Поэтому мы и поехали встретиться и поговорить с бездомным обитателем знаменитого питерского приюта “Ночлежка” 52-летним Романом Шориным.

— Роман, вы родились здесь, в Питере?

— Я родился в Перми, но переехал сюда в 1972 году, мне было шесть лет. Так что я, конечно, питерский.

— Большая семья была у вас в Перми?

— Нет, только отец и мать, они оба оттуда. Отцу предложили место на Ижорском сварочном заводе, и мы переехали в Ленинград. Отец поздно закончил учиться, но как-то хорошо защитился. Ему сразу дали место начальника лаборатории сварочных материалов. Потом через год он стал начальником центральной сварочной лаборатории, дела пошли в гору, пока в их лаборатории не сварили ядерный реактор, который чуть ли не взорвался, — в общем, карьера у всех рухнула.

А мать все мое детство сидела со мной. Потом в Питере она работала официанткой на Невском, в пельменной…

— Родители живы?

— Да, живы. Но я с ними уже давно не вижусь. Отец — не знаю где, мы как-то потерялись. А мать живет в Подмосковье с моим сыном.

— Про пермское детство что-нибудь помните?

— Немного. Помню, зимой я себе строил в огромных сугробах штабики. Там много снега, наметает до трех метров — в Питере такого не бывает. В доме пионеров постоянно ошивался. Радиокружок там был. Я паял детекторные приемники. Ферритовые катушки, колебательный контур, вот это вот все…

— А Питер вам как? Понравился?

— Да, очень! Я тут пошел в школу, хорошо учился. Всего две четверки у меня — по химии и по биологии, остальные пятерки. Потому что химию и биологию одна учительница преподавала. И у меня с ней как-то не сошлось…

— Слушайте, а что собой Питер тогда представлял, в годы вашей юности? Он вроде тогда был не шибко живым городом?

— Наоборот, очень даже! Культурная столица — как была, так и есть. Даже еще более культурная тогда. “Сайгон” был. Ленинградский рок-клуб.Я музыкой занимался. Закончил музыкальную школу, потом играл в клубе на бас-гитаре. Я — бывший басист. Была у нас своя группа, называлась “Мультфильмы”. Не те, которые потом появились. Другие, еще те.

— Куда пошли после школы?

— Я пошел по отцовским стопам. Должен был стать инженером-технологом сварочного машиностроения. Но не стал. Уехал в Польшу за две недели до сессии. У меня там была любовь, я решил там остаться.

— Как вас занесло именно в Польшу?

— У меня было много знакомых поляков, я в те годы занимался “челночеством”. Сначала тут, в Ленинграде, нет-нет да фарцовкой занимался. У меня и английский был хороший, так что все нормально шло. Сначала валюта. Потом икра. Часы. Матрешки. Всякий “палех”. Самозанятость, говоря современным языком. Ну а потом — Польша. Возил “вареные штаны”, когда они только появились. Потом косметику. Газовые баллоны… Ездил в Варшаву, Тарнобжег, Легьоново… Много городов.

— Говорите по-польски?

— Да, научился. Там же торговля, рынки, я занимался перепродажей. Даже с русскими говорил по-польски: так было выгоднее. С людьми разговаривал — думали, что я поляк.

— Сколько прожили в Польше?

— Полгода. У меня была любовь — Малгожата, ласково Гося. Жили у нее в Варшаве. Папа у нее был тогда весьма влиятельный человек — директор ликеро-водочного завода. Я просто идиот, конечно, что там не остался. Но просто я вдруг почувствовал себя одиноко. Юношеский максимализм. Никому ничего не сказал, сел в машину и уехал домой. Накануне своего дня рождения, 2 декабря, я сел в свою “шестерку” цвета “Валентина” — васильковую — и на летней резине 30 часов ехал домой по скользкой дороге. Что я так? Не знаю, реально в один день почувствовал ностальгию. Показалось, меня здесь никто не понимает, никому я здесь не нужен… Прочувствовал, в общем, всю эту “черноту эмиграции”…

— Уехали, никого не предупредили?

— Никого. За час собрался — и поехал.

— Что это за опыт — оказаться без крова?

— Трудно сказать. Самое страшное, наверное, даже не на улице оказаться, а что нет уверенности в завтрашнем дне. Ты не знаешь, что тебя ждет. У жизни странное чувство юмора, она абсолютно непредсказуема. С другой стороны, к этому чувству юмора надо быть всегда готовым. Надо исходить из того, что трудные обстоятельства — это шанс привести в порядок себя и свои дела. В “Ночлежке” у меня, по крайней мере, появилась возможность передохнуть и поставить на место мозги. К тому же я наконец начал оформлять инвалидность, а то все было недосуг.

— Не работаете?

— Я плохо пока хожу, быстро задыхаюсь. Поэтому работаю удаленно. То одно, то другое. Например, занимаюсь рекламой в “Яндексе”, продвигаю там несколько строительных бригад. Какую-то копейку это приносит.

— А что здесь за место? Кто с вами тут в “Ночлежке”?

— Люди разные. Очень много людей, у которых просто проблемы с документами. Со мной в комнате живет человек — у него тоже инсульт был, и он просто забыл, кто он, как его зовут. Разговаривал даже с трудом. А тут вдруг начал вспоминать, что он, оказывается, в прошлой жизни был поваром. Что умеет хорошо готовить и так далее…

— Вы тут с людьми нашли общий язык? У вас есть друзья?

— Ну да, я вообще человек коммуникабельный, мне интересно с людьми. Тут у нас есть, например, оперный певец, причем серьезный, не рядовой. Тоже из Перми, работал там в оперном театре. На самом деле очень прилично поет, мог бы этим зарабатывать. Но сейчас переучивается на повара. Потом еще у нас живет один видеорежиссер, приличный, говорит, что занимался 3D-моделированием… Вообще тут многие про себя чешут неизвестно что, но этот явно знает, о чем говорит.

— А что вообще надо знать про такие места? Как бы считается, что это своего рода дно жизни. Что здесь самое главное?

— Самое главное — понять, что это не место для жизни. Это место, где ты можешь на время забыть о главном — о бытовых проблемах. И заняться, наконец, другими вопросами. Если ты просто будешь сидеть здесь и ничем не заниматься, тебя держать тут никто не будет. Обычно средний срок проживания — полгода.

— Если бы вы были, как сейчас говорят, “коуч” для людей, оказавшихся в сложной жизненной ситуации, чему бы вы учили?

— Во-первых, не попадать в такие ситуации. Во-вторых, ничего не бояться. Надо просто наметить цель и двигаться к ней, что-то делать. Если ты чего-то не знаешь, есть юристы — они за тебя подумают. Есть, в конце концов, Google. А в смысле работы… У нас тут бесплатный вайфай с хорошей скоростью… Компьютеры. Занимайтесь! Копирайтингом. Транскрибацией. Все это приносит копейки. Я, например, начал небольшой бизнес: заказываю на “Али-экспрессе” товары народного потребления и выставляю их на “Авито”. Беспроводные мышки, гарнитуры блютус… Почему-то люди очень хорошо берут детские соски с термометром.

— Давайте тогда поговорим о ценностях. Вот вы вроде как всю жизнь зарабатываете. Машина у вас была васильковая. Что скажете про деньги? Что это такое, с вашей точки зрения?

— Я, наверное, ничего нового не скажу. Деньги нужны только для того, чтобы о них не думать. Чтобы просто знать, что они есть. Без денег сейчас сложно. Как минимум нужно на питание. Хотя можно, конечно, прокормиться во всяких пунктах питания и обогрева… Но все равно деньги дают надежду на будущее. Это как бы эквивалент уверенности. Эквивалент надежды.