— Полгода назад я переехал в Москву из родного Жигулевска, чтобы стать инвестором: и сам заработаешь, и ресурсы для помощи другим можешь привлечь. В регистр костного мозга я вступил год назад. Проходить мимо чужой боли мне вообще сложно, а после случая в моем родном городе — особенно. В семье, которую я лично знаю, заболела девочка четырех лет. Ей нужен донор для пересадки костного мозга, а также очень большая сумма на операцию, которой у родителей, разумеется, нет. Жигулевск маленький, почти все друг друга знают, запустилось сарафанное радио: все начали про нее рассказывать знакомым, а затем и собирать деньги на ее лечение. Меня этот пример научил, что ни одно хорошее дело не должно делаться без хорошей пиар-кампании — никто сам делать ничего не будет, сам никто ничего не узнает. Надо привлекать общественность, идти ко всем, к кому можешь прийти по знакомству, и еще стучаться в соцсети, чтобы в нужное время донести информацию до нужного человека. И тогда в какой-то момент все сложится.

После этого случая мне и самому стала интересна тема донорства костного мозга. В пабликах в соцсетях начал все чаще замечать объявления о поиске донора. Наткнулся на толковую статью о том, как именно происходит трансплантация. Почитал впечатления тех, кто прошел через донацию, понял, что сдавать свои кроветворные клетки — это совсем не страшно. После этого пошел в «Инвитро» на типирование и через некоторое время уже был включен в регистр.

А пока я сам занимаюсь пропагандой: например, удалось убедить вступить в регистр нескольких инвесторов, известных в узких кругах. Я в кулуарах одной профильной встречи затронул тему костного мозга. Рассказал, насколько плохо в России обстоят дела: мы собираем десятки тысяч потенциальных доноров, в то время как в Америке и Британии счет идет на сотни тысяч. А потом смотрю: мои знакомые пишут в соцсетях, что прошли типирование. Видите, хороший пиар работает! Но большинство, правда, соглашается сдавать только кровь, а вот потенциальными донорами костного мозга становятся куда реже. Видимо, побаиваются, что после операции по донации у них появится какой-нибудь побочный эффект. Что, конечно, неправда.

Кстати, заниматься благотворительностью меня сподвигли как раз предприниматели из Москвы, с которыми мы стали общаться после моего недавнего переезда в столицу. Все началось с небольших, но регулярных встреч, в которых принимал участие узкий круг инвесторов. В результате сложился своего рода клуб из 80 человек, где каждый вовлечен в какое-то хорошее дело. Причем все с какими-то своими благими идеями и направлениями помощи — и даже новой этикой. Например, мы не покупаем акции компаний, которые вредят экологии или не заботятся о компенсации вреда. У каждого есть свой подопечный фонд — от НКО, помогающих животным, до, скажем, организации, борющейся против рабства (удивительно, но оно до сих пор существует). На первой встрече для меня такой уровень вовлеченности был, конечно, в новинку. А теперь я сам мечтаю к сорока годам создать фонд. О направлении его работы пока думаю, но точно знаю, что помогать хочу детям. Люди не виноваты в своих бедах, а те из них, кому три-четыре года, — тем более; если помощь не придет со стороны, они не справятся. Думаю, что никаких препятствий к созданию такого фонда не должно быть: даже если сначала не будет легко, нет такой стены, которую однажды бы не сломали.

Подготовил Егор Парфенов