Любовь Царева (текст), Надежда Храмова (фото)

«Профессиональные делатели добра — иногда просто страшные люди»

Психотерапевт Владимир Дашевский прописывает добрые дела своим клиентам в качестве терапии. И утверждает, что благотворительность — занятие вполне эгоистичное. Каким образом она позволяет человеку восстановить гармонию в отношениях с миром и при чем здесь донорство костного мозга, он рассказал корреспонденту Кровь5.

— Что же общего у хороших дел с эгоизмом?

— Дело в том, что они невероятно полезны для нашей личности: позволяют на короткое время (пока делаешь это самое доброе дело) отказаться от власти собственного эго. Такую пользу очень сложно измерить: заставить замолчать хотя бы на короткое время множество голосов, которые постоянно звучат в голове каждого, — дорогого стоит.

— А зачем отказываться от власти эго?

— Совсем выйти из-под его власти невозможно, эго — составная часть личности. Но очень часто с людьми происходят крайние ситуации под его влиянием: человек думает, что он станет счастливее, если заработает больше денег, что-то купит или добьется какого-то положения. В итоге он становится одержим, постоянно пребывает в плену своих иллюзий. Ему кажется, что для обретения гармонии не хватает еще одного дома или еще одного счета в банке. Бескорыстные добрые дела позволяют таким людям посмотреть на реальность с совершенно другой стороны. Они не приобретают ничего материального, наоборот, жертвуют средства или время. И с удивлением замечают, что мир при этом меняется, но не рушится. Осознание того, что не ты являешься центром вселенной, делает человека счастливее и свободнее: груз мироздания, который давит на плечи, исчезает. Такой опыт позволяет преодолеть одержимость и обратиться к той части своей души, которая прежде практически не проявлялась.

— Каким клиентам вы давали такие рекомендации и в чем конкретно они заключались?

– В кабинет психотерапевта приходят не самые счастливые люди, у всех свои проблемы. У многих возникает та или иная степень зацикленности — будь то страхи, или депрессия, или проблемы во взаимоотношениях. Чаще всего речь идет о людях с зависимостью или созависимостью — именно они чаще всего находятся в плену собственного эго и своих тревог.

В рамках домашнего задания я просил клиентов найти посильное дело, которое принесет пользу другим. Рекомендовал искать людей, нуждающихся хотя бы в небольшой помощи. В итоге кто-то переводил старушку через дорогу, кто-то помогал иностранным туристам, заблудившимся в центре Москвы. Одна из моих клиенток стала волонтером благотворительного марафона «Даунсайд Ап» — средства шли на поддержку детей с особенностями развития.

— Ваши пациенты захотели остаться на «добродетельной» волне?

— Нет, конечно. Мало кто может пребывать на ней постоянно — это по силам разве что Далай-ламе. А мы обычные живые люди с противоречивыми желаниями. Если начинаешь творить добро все время, есть риск уйти в другую крайность и вырастить в себе гордыню. А это значит снова вернуться под власть эго. Мне больше всего нравится подход, когда человек умеет переключать ракурс: делает добрые дела периодически, но не превращает их в образ жизни.

— Какие тут риски?

— Практически у всех людей помогающих профессий, к которым относятся в том числе и психотерапевты, есть склонность к нарциссизму. Осознание своей миссии делает тебя особенным, придает дополнительный смысл каждому действию. Избежать этого сложно. Но можно наблюдать за своим нарциссизмом. Когда ты понимаешь, откуда он растет, есть слабая надежда, что это не превратится в расстройство личности. Однако, не обладая такими навыками и техниками, почти наверняка в итоге попадешь в ловушку своего эго. Многие профессиональные делатели добра по этой причине — страшные люди. Они становятся заложниками своих деяний, зацикливаются на собственной непогрешимости.

— Моя подруга начала с разовой помощи нуждающимся, но потом ушла в это с головой и превратилась в настоящего миссионера, лишенного способности к самокритике. Как помочь человеку с такими признаками нездорового нарциссизма?

— К сожалению, помочь в таком случае очень нелегко, а порой даже невозможно. Как правило, подобное миссионерство является своего рода защитой, компенсацией чего-то более опасного для человека: он делает большое доброе дело, и система выравнивается, остается в равновесии. И человеку кажется, что все хорошо, а его друзьям, например, уже очевидно, что есть проблема. Но пока у самого пациента не возникнет запрос, он будет отвергать предложенную помощь. А помочь может квалифицированный специалист, умеющий работать с личностными расстройствами.

— Как выработать в себе правильное отношение к помощи? И научиться брать ношу себе по силам?

– Я считаю, что нужно пробовать разное. Иногда люди под влиянием надуманных страхов вокруг «больших» добрых дел вообще от них отказываются, а зря. Например, я однажды поехал в детский дом в Тверской области поработать Дедом Морозом. Мне было страшно, казалось, что я не смогу этого вынести, но вышло совсем не так. Мне было классно, я играл с детьми и веселился. И да, я почувствовал, что делаю что-то важное и полезное. Правда, больше я этого не повторял — в силу своего характера я не могу специально искать подобные оказии. Но если такая возможность возникает на пути, я не отказываюсь.

— Насколько важно, идет ли речь о небольшом деле или о чем-то более серьезном, что действительно выводит из зоны комфорта, — например, стать волонтером в хосписе?

– Объем того добра, которое мы можем дать другим, для каждого свой. У меня есть знакомые, которые работают больничными клоунами. Я искренне восторгаюсь ими, но понимаю, что сам пока к такому не готов. Моих ресурсов недостаточно, чтобы заниматься чем-то похожим.

В общем, не нужно от себя требовать слишком многого. И если что-то вызывает чувство отторжения, лучше такой опыт не повторять. Если в процессе возникает душевная боль, страх и другие неприятные эмоции, не стоит их игнорировать и руководствоваться одним только чувством долга. Добро через силу совершенно точно не принесет пользы творящему.

— В случае донорства костного мозга, с одной стороны, речь идет об очень большом добре — спасении чьей-то жизни. А с другой — это не абстрактная, а вполне себе адресная помощь. Насколько это психологически тяжелее или проще?

– Адресная помощь намного ценнее, так как ты видишь, что спасаешь конкретного человека и при этом в буквальном смысле отдаешь часть себя ради другого. Донорство костного мозга анонимно, что для творящего придает дополнительный вес этому деянию. Но есть и другой момент. Допустим, люди вместе сходили на субботник, что-то привели в порядок, а по завершении дружно поаплодировали друг другу. Сделал что-то, тебя, образно выражаясь, погладили по голове — именно это ощущение заставляет многих делать добрые дела. А в случае с анонимными хорошими поступками вознаграждение не лежит на поверхности. У донора должна быть высокая степень осознанности: просто понимаешь, что сделал что-то правильное, и этого достаточно безо всякого внешнего подтверждения.

— Могут ли добрые дела помочь пережить утрату — например, если пожилые родители после смерти ребенка берут ребенка из детского дома?

— Это сложный вопрос. Боль, связанная с утратой, переживается каждым по-своему. Для кого-то это сработает, а кому-то в результате станет только больнее. В описанной вами ситуации все не так однозначно. Бывает, когда люди в подобных случаях берут детей из детского дома, а те становятся бельмом на глазу: приемные-то живы, а своего ребенка не вернуть, и боль никуда не уходит (мне о подобном рассказывала моя знакомая из фонда «Арифметика добра»). Когда есть очевидная эгоистическая цель — уменьшить свою боль от утраты, — это не всегда ведет к хорошему результату. Когда у творящего добро есть вторичная выгода, это уже не совсем добро.

— Но ведь вторичная выгода может быть и другой — например, просто самоутвердиться?

— Как правило, необходимость самоутверждаться уже является симптомом. И в том, что стоит за этой потребностью, нужно разбираться в кабинете терапевта. Это может быть зависимость от внешней оценки, жесткие внутренние стандарты, требовательные родители в детстве или что-то другое из десятков причин.

— Получается, что доброе дело, которое мы делаем небескорыстно, не является таковым по сути?

— И да и нет. В идеале, конечно, хорошие вещи надо творить безо всякой выгоды. Но иногда речь идет о настолько очевидно благих делах, что результат будет хорошим независимо от истинных намерений. Например, донорство костного мозга — это прямое спасение человеческой жизни, и совершенно неважно, пошел ли донор на это из эгоистических соображений. Он просто спас человеческую жизнь.

— А если мы говорим о пользе именно для творящего — важны ли намерения? Условно говоря, можно или нельзя отдавать бездомному последние 100 рублей?

— Намерения важны, но поступки важнее, на мой взгляд. И осознание этих поступков: добро должно быть адресным, адекватным, важно понимать, для чего оно делается. Донорство костного мозга в этом смысле хороший пример: вот реципиент, вот донор, помощь востребована и попадет по назначению. А идти по улице и «причинять добро» всем подряд без разбора — из этого ничего хорошего не выйдет. Особенно в случае с бездомным, когда мы этими самыми 100 рублями просто откупаемся от своей совести: если он голоден, ему можно купить еды, если плохо себя чувствует — вызвать скорую. А не давать деньги, которые он может потратить на водку.