Георгий Илоян, 42 года, Ташир (Армения)

торакальный хирург, кандидат медицинских наук, донор костного мозга

Все мои родственники — врачи. Отец, дяди, тети — целая династия. Педиатры, стоматологи, невропатологи, хирурги… Я, как закончил школу, тоже поступил в мединститут. Сначала в Краснодарский, а после второго курса перевелся в Ереван. Сложная ли профессия — врач? Я не знаю на свете легких профессий, связанных с жизнью людей. Тем более врач — это призвание: одного желания тут мало. Мой курс в институте заканчивали 500 человек, врачами сейчас работают единицы.

Я поступал в мединститут, чтобы стать травматологом. Но на шестом курсе оказалось, что в Армении нехватка торакальных хирургов. Поэтому я стал торакальным хирургом и пошел работать в противотуберкулезный диспансер. Туберкулеза было много тогда и в России, и в Армении. Сейчас стало гораздо меньше, хотя миграция по-прежнему сильно на это влияет: люди уезжают на заработки в Россию, живут там в бытовках — заражаются, естественно… Вот буквально вчера был у меня на приеме молодой парень, 35 лет. Туберкулез. Водителем работает в такси. Заразился…

О донорстве костного мозга я узнал еще в институте, на втором курсе. Это 1997–1998 год. К нам пришли из Армянского регистра, который тогда только появился. Стали рассказывать, что да как, и мы всем курсом пошли на городскую станцию переливания крови и сдали кровь, стали потенциальными донорами.

С того момента прошло довольно много времени. 19 лет! Я уже и думать забыл. Уже успел съездить в Россию, год позанимался там бизнесом, плюнул, передумал и вернулся в Армению, в медицину. Мои друзья открыли в Ереване новую клинику, позвонили, сказали: “Приезжай, нужны хорошие врачи”. И я вернулся, стал завотделением торакальной хирургии, практически каждый день оперировал. А потом в городе Ташир, в районной больнице, понадобился главврач. И я решил оставить Ереван, поехать поднять дело там. Уже несколько месяцев я там работал, как вдруг из клиники в Ереване звонят: “Тебя ищут!” Что случилось? Так и так, совпадение. Мне дали номер регистра, и я сразу туда перезвонил.

Мне сказали, что я совпал с парнем из Ирана. Но мне без разницы было, если честно. Какая разница, кого спасать, если ты можешь спасти? Сдавал я кроветворные клетки из периферической крови. Перед донацией сам себе колол стимулятор — почти десять дней. Первые два дня ничего, а потом началась ломота в костях. Причем боли такие, будто кости просто выжимают. По ощущениям — как хорошее такое ОРЗ. Может, посильнее. Я позвонил Миграну Константиновичу Назаретяну, директору регистра, он говорит: “Давай тогда прекратим, так сильно не должно болеть”. Я говорю: “Ничего себе — прекратим! Как это?” И больше уже ему не звонил. А то вдруг и правда прекратят…

Шесть часов я пролежал во время афереза. А уже на следующий день сам сел в машину и поехал домой. Все прошло через пару дней. Лейкоциты еще где-то месяц были высокие, но это так и должно быть: они постепенно снижаются.

К сожалению, если я не ошибаюсь, мой реципиент погиб. Пересадка ему не помогла. Но я готов сдавать еще и еще. Если вдруг опять сейчас с кем-нибудь совпаду, обязательно сдам. Прямо сейчас, без проблем.

Вообще эта история меня никак не изменила. Не сказать, что это было волнительно — у меня каждый день на операциях волнение. И я не стал к себе относиться по-другому. Но для меня удивительно, когда человеку приходится приводить аргументы в пользу донорства. Если ты — человек и можешь спасти кому-то жизнь, какие тут еще нужны аргументы? И как можно от донации отказаться? Для меня это нонсенс. Это я просто не могу понять. Я готов спасти жизнь любому.