Илья Пилюгин

Потенциальный донор костного мозга, приглашенный редактор проекта КРОВЬ5

В нашем приюте никогда не бывает пусто, он всегда бывает заполнен минимум процентов на 70. Худо-бедно мы стараемся помогать всем, кто обращается к нам с просьбой приютить. Если есть возможность — принимаем. Если нет — просим подождать. Иногда перенаправляем на соседние, «братские» организации в Воронеже. Но бывали времена, когда нам приходилось снимать для подопечных не одну квартиру, а целых две, потому что заявок было так много, что одной квартиры не хватало.

Так было, например, в 2015 году, во время боевых действий на юго-востоке Украины. Воронежская область граничит с Украиной, поэтому к нам хлынули потоки беженцев. По телевизору звучали обращения оказать этим людям помощь. Почти сразу в области были развернуты пункты временного размещения.

Нас все это тоже не могло обойти стороной, хоть у нас и совершенно не военный профиль. Однако невозможно остаться в стороне, когда тебе сообщают, что вот есть группа людей, человек 50, бежали с тем, что успели схватить. И у них ни еды, ни одежды.

Потом к нам начали обращаться женщины с детьми, бежавшие с Донбасса. У всех на родине были разные проблемы. Но с началом боевых действий, проблема у всех стала одна — война.

Алена приехала с 14-летней дочкой и годовалым сыном в начале лета 2015 года. Ее отправил в Россию муж. Алена не хотела, но он заставил их поехать, а сам пошел в ополчение. Сказал ей, что война продлится несколько месяцев — максимум, полгода, не больше. И они смогут вернуться домой еще до зимы.

Алену с детьми разместили сначала в пункте временного размещения, потом их приняла воронежская семья, живущая в частном доме. Но время шло — прошел месяц, за ним другой, а война только разгоралась и беженцев становилось все больше. Постепенно хозяева стали намекать Алене, что, мол, не рассчитывали на такой долгий постой, поэтому хорошо бы ей потихоньку искать место, чтобы как-то более основательно устраиваться в России. Но куда ей идти? Девочку она устроит в школу — хорошо. Был приказ губернатора, чтобы всех детей беженцев школьного возраста принимали в школы. А вот хлопчика она никуда не денет. Кто-то дал ей наш телефон.

Алена была светловолосая, невысокого роста. Во взгляде читалось горе, хотя у нее на тот момент никто из близких еще не погиб. Но чувствовалось, что она не только ждет мужа, но и внутренне воюет вместе с ним. И в приюте она была как будто окопавшаяся, в своем персональном ДЗОТе. Жили у нас в то время и другие женщины с юго-востока Украины, но они были более мягкими, что ли. А когда появилась Алена, первое, что бросилось в глаза — ее тотальное недоверие ко всем вокруг. Да, она получала помощь от нас, в какой-то мере доверилась нам. Но я чувствовал, что Алена не может расслабиться — мы все находились у нее под подозрением. С самого поступления она очень подробно расспрашивала, кто мы такие, кто финансирует нашу организацию, связаны ли мы с теми или иными общественными движениями. И предупреждала:

— Если вы захотите какой-то вред причинить, все равно вы потом пострадаете, так что знайте: за нас есть кому заступиться, — говорила она с легкой улыбкой.

В своем окопе недоверия и страха она жила до самого выпуска.

В то время, как нарочно, стали появляться дурацкие слухи, дескать, отряд диверсантов пересек границу и готовит диверсию в Воронежской области. Эти сообщения еще больше пугали наших подопечных, в особенности, Алену. К ним стали прислушиваться и другие беженки. Известно, что люди, пережившие бомбежку, более подвержены панике и воздействию слухов.

Кстати, дети беженцев были более расслаблены, чем родители. Может, не всегда они понимали, что произошло, а может, это была только видимость. Помню, в начале сентября дочка Алены стояла на улице около нашего склада одежды, глядя, как выстраиваются в очередь те, кто пришел за осенними вещами. Воронеж готовился отмечать день города, и в небе наши истребители репетировали фигуры высшего пилотажа для авиашоу. Дочка Алены смотрела-смотрела на них да как заревет. Все кинулись ее успокаивать, но у нее была настоящая паника. Я это видел сам и даже сейчас, спустя 4 года, когда это пишу, у меня наворачиваются слезы.

Моя бабушка рассказывала мне, что после войны ее младшая сестра еще долго пряталась под стол, когда слышала звуки салюта. Когда я слушал эти рассказы, я не думал, что мне придется столкнуться с этим на моем веку.

Алена, как и другие беженцы, постепенно получила документы РВП, медицинскую книжку, смогла устроиться на работу продавцом и некоторое время снимала квартиру с другой подопечной. Они по очереди выходили на работу и присматривали за детьми. Какое-то время она приходила к нам на склад, потом перестала. Спустя примерно год ее муж вернулся, приехал за ней в Воронеж, но устроиться тут они либо не смогли, либо не захотели — вернулись на родину. Наверное, живут там и сейчас — надеюсь, что мирно.

…