Долго Юлия австрийских порядков не выдержала — ушла снова ткачихой, на фабрику в 15 км от Шуи, в городе Кохма. В пять утра всех работников из Шуи забирает автобус. Бывают и ночные смены — до шести утра. Шесть рабочих дней — два выходных. Работа тяжелая — одна ткачиха обслуживает 27 станков.

— Бегом, бегом, надо все обдуть из шланга, пух летит… Надоедает, хочется чего-то другого, но нет в Шуе ничего другого, только продавцом в магазине, но там зарплаты копеечные…

— А мужчин в крае ткачих по-прежнему как в песне — не хватает? — спрашиваю я.

— Да их везде не хватает, — констатирует Юлия.

Сама она, впрочем, успела выйти замуж уже два раза. Но первого мужа толком не видела, сейчас не видит и второго. Работы для мужиков в здешних краях нет, объясняет Юлия. Поэтому мужья ткачих обычно работают в Москве охранниками вахтовым методом. А вот Юле повезло — ее муж трудится монтажником на Севере.

— Месяц его уже с сыном не видели, — вздыхает она. — Через две недели должен приехать. Поживет дома две недели, и снова на Север.

Единственное предприятие, куда берут мужчин в Шуе — все тот же завод по производству ДСП. Но туда местные жители идут неохотно — шуйцы уверены, что из-за формальдегида, который выбрасывает ДСП-производство, чуть ли не половина города уже больна раком.

— До того как у нас появилось это предприятие, об онкологии в Шуе почти никто не слышал, — рассказывает Юлия. — А теперь все дети хилые, слабые, у одного ангина, у другого малокровие. Однажды в одной семье одновременно заболели раком трое детей — у двоих старших, 12 и 13 лет, был рак крови, а у маленького четырех лет — рак кишечника! Родители вначале скрывали это, боялись, как народ отреагирует. Люди же как —некоторые до сих пор считают, что рак — это заразно.

Но в один прекрасный день родителям пришлось обнародовать страшные диагнозы — на лечение понадобились деньги, у простой семьи их не было. Призывы помочь печатала местная газета, добровольцы клеили на столбах листовки. Пока дети лежали в Москве в больнице, деньги им собирала вся Шуя.

— Ничего не помогло. Они все умерли. Причем умерли чуть ли не в один день. Это было так страшно! — вспоминает Юлия.

Почему заболели дети, никто не знает. Народная молва сделала вывод, что они ели много сухариков и чипсов.

— Народ неграмотный у нас, — признается Юлия. — И просвещения никакого нет. Я когда узнала о регистре костного мозга, стала своих подруг на фабрике агитировать, многие уже собирались пойти, а потом одна стала всем говорить: «Не ходите! Не ходите! Из вас там выкачают стволовые клетки и будут продавать их в Москве знаменитостям для омоложения!» Один сказал: «Как я пойду мозг сдавать? У меня и сейчас-то мозгов нету! А после сдачи что останется?»

Юлия всю жизнь донор. С 20 лет сдает кровь и плазму. У нее редкая группа крови — четвертая отрицательная, поэтому ей нередко звонят с городской станции переливания крови и просят прийти срочно.

Темой донорства костного мозга она заинтересовалась осенью прошлого года:

— У мужа бабуля умерла от рака крови 2 октября 2018 года. Как раз годовщина. Отчего заболела — никто не знает. На вредном производстве никогда не работала — всю жизнь в сельском хозяйстве. Болела она пять лет. Боролась самоотверженно.

Баяны и гармошки разлетелись вмиг! Рабочие вернули себе зарплату. Недовольна была только коммунистическая партия, которая заставляла фабрику присылать музыкальные инструменты в школы и другие «нужные» места — в магазинах в продаже баянов и гармоней тогда почти не было. За самодеятельность директора фабрики сняли с работы. А любовь к гармони в народе сохранилась.

Вот, например, родственник соседки потенциального донора костного мозга Юлии Галактионовой — гармонист Юрий Горшков. Он входит в тридцатку лучших гармонистов России. А в Ивановской области он вообще гармонист номер один.

Юрию Николаевичу за семьдесят. По его словам, баяны, гармони и аккордеоны, как и все, переживают сегодня в России не лучшие времена. Молодежь идет учиться «на баян» в музыкальную школу неохотно, выбирают пианино. Вот пианист-виртуоз Денис Мацуев — всемирно известный и небедный человек. А гармонисту, даже самому лучшему в России, сделать подобную карьеру невозможно. Что бы он там ни играл, всегда он остается музыкантом для свадеб и застолий. А на свадьбы гармонистов приглашают все реже.

— В советское время гармонисту платили за свадьбу десять рублей, но свадьбу праздновали-то три дня. И гармонист был с гостями все три дня с утра до поздней ночи. А теперь за час на свадьбе платят тысячу, а приглашают всего на час-два, — обобщает Юрий Николаевич.

Работа по спасению жизни от смерти тяжелая. На свадьбах гармонисту положено пить с гостями. Многие не выдерживают. Самого Горшкова в сорок лет свалил инсульт. Тяжелая судьба, и учеников у Юрия Николаевича поэтому нет. Пытался он учить играть на гармони свою внучку Настю — вначале показал, как нажимать на кнопочки справа, потом слева. Вроде научилась, а как пришло время соединять, выяснилось, что Настя не может играть одновременно двумя руками — не хватает координации движений.

— Это частая проблема, — рассказывает Горшков. — В советские времена у нас в Шуе каждый пацан мечтал научиться играть на баяне. Помню, взрослым гармонистам, как надо опохмелиться, они ходят по улице и кричат: «Кого научить на баяне играть? Цена — один рупь!» И со всех дворов сбегались толпы пацанов, но освоить инструмент в итоге удавалось единицам.

Таким вот образом когда-то выучился игре на баяне и сам Юрий Николаевич, у местного гармониста Ивана Ляпкова.

Недавно Горшков основал музей гармони в главном культурном центре города — Павловском дворце. Собрал туда несколько десятков инструментов разных лет. Старые инструменты несут ему отовсюду — если баян или гармонь подлежит восстановлению, Горшков реставрирует и продает в среднем за 10 тысяч рублей, а бывшему хозяину платит с этого копеечку.

А несколько лет назад Горшков устроился преподавать в музыкальную школу. Хватило его только на полтора месяца:

— Сижу детей записываю, а все мимо идут! Спрашиваю: «Мальчик, ты куда? Хочешь на баяне научиться играть?» Нет, говорит, я на скрипке лучше. Девочка идет — хочешь на баяне научиться играть? Нет, я на фортепиано! Так обидно мне стало! Сколько в наше время было желающих! А теперь на баян не идут! Я пошел и написал заявление по собственному желанию.

Десять лет Юрий Николаевич руководил музыкальным коллективом в психоневрологическом интернате — играл на баяне, а сотрудники пели.

— Всю жизнь работал, а теперь у меня пенсия — шесть с половиной тысяч, — вздыхает Юрий Николаевич.

В общем, только на гармонь и остается надеяться. Она не даст пропасть человеку. Она и вот с недавнего времени еще и Юлия Галактионова, потенциальный донор костного мозга.

В оформлении использованы иллюстрации из книги “Советские ткани 1920-1930-х годов” (Составитель И.М. Ясинская)