— Я вешчь! Я вешчь! Слово найдено — вешчь! — страшно кричала Лариса Огудалова и таращила глаза, густо обведенные черным. Не та Лариса, чью невинность в восьмидесятые измял грузный мохнатый шмель, а совсем древняя, из фильма тридцать шестого года. И в последующие полвека ни одна советская девочка ей не верила, ведь все беды бесприданницы происходили как раз через то, что никакая она не вещь. Будь она вещь, укатила бы с Кнуровым в Париж на выставку и взяла там первое место (ну лично я по малолетству думала, что он ее на выставку содержанок приглашает, поэтому и позор). Но у Ларисы были воля и гордость, и оттого ее сердце разорвалось дважды: сначала от любви, а потом от ревнивой пули.

Еще в ту пору существовало суровое слово «вещизм» — так клеймили желание иметь модную одежду, ковры, хрусталь, импортные фломастеры и жвачку. Это считалось недостойным, ведь порядочные люди хотели только мира во всем мире и скорейшей победы коммунизма в нем же.

Так что вещи тогда неуловимо связывались со стыдом, пороком и чем-то мелочным, но девочки росли, росли и неожиданно выросли в новый мир, в котором многие смыслы изменились. И вещи вдруг приобрели особую важность, разделившись на три категории: одежда, скарб и «всякое такое».

С одеждой у женщин, конечно, не без греха. Платье, как мы точно знаем, управляет человеком, и в ответственные дни женщина снаряжается, как индеец, всякая ее вещь — амулет, в каждой заключены тайная сила, заговор на удачу и много надежды. Ладно, двадцать баксов за резинкой чулка мы уже не носим, но если в кружевных трусах однажды повезло, то стоит снова надеть их перед свиданием (или положить в сумку). Красное платье прибавляет дерзости, черное — элегантности, серое — ума. Розовое бывает признаком безумия, голубое утешает, оранжевое означает слабость, а зеленое — рыжую женщину. По длине юбки можно угадывать планы на день вперед, а если делать поправки на разрез и крой, то и на половину жизни. Туфли способны сломать жизнь, а сумочка — спасти.

В сумке, кстати сказать, магии больше, чем во всех томах «Гарри Поттера» вместе взятых. Там женщина хранит оружие против страха, а по ее косметичке легко снять фильм ужасов — за каждым предметом стоит бедствие, которое она собирается предотвращать. Одних обезболивающих бывает до восьми видов: для спины, для зубов, от головы вообще и от мигреней в частности, от живота при месячных, при простуде, рецептурное для самых тяжелых случаев и обычный анальгин от всего остального. И это не говоря о трех средствах от тревожности: дневного, вечернего и для внезапной беды. Кроме таблеток, тампонов, салфеток и пластырей там могут лежать мультитул «Лезерман» и рулетка — вдруг придется лечить, измерять и чинить несовершенства этого мира? Не говоря о собственно косметике (три вида помады, пробник духов и еще многое, некоторые мужчины кричат просто от одного перечисления, а от вида этих вещей теряют рассудок). А ведь в сумочке не только косметичка, но и планшет, и немного корма для бродячих котов, и кошелек, и запасные туфли, и плоская фляжка с черным ромом, и что угодно — там же четвертое измерение и найдется все.

Но вернемся к одежде. Платья хранят воспоминания, и это их важнейшая функция. В шелковом была любима, а потом он оказался подлец. Двадцать пуговиц на узком платье расстегивал другой, умирая от вожделения. Синее со шнуровкой на спине из тех времен, когда жила не одна и кто-то по утрам затягивал завязки и целовал в шею. Есть еще шорты, помнящие ноги, которые не стыдно показать. Джинсы — когда-то в них влезала, а теперь можно только заглянуть. Или вот тапочки — китайские, за сто рублей, подарил любовник, дурной и жадный, бросила потом, а к тапочкам так привыкла, что сохранила и помнила его лишний год из-за них. «Беременное» платье, свадебное, выпускное, с похорон и с экзаменов. Одежда из путешествий, хранящая запахи чужих стран, жутко модные, а теперь комичные тряпки из прошлого века, мамины вещи, которые невозможно выбросить. Шкаф — как портал, откроешь и провалишься или напустишь в дом призраков, по сравнению с которыми моль и нынешние незадачливые любовники — сущие пустяки.

Некоторые женщины настолько не могут этого вынести, что встают под знамена Мари Кондо и выучивают ужасное слово «расхламлять». «Выкидывайте любую вещь, которая не приносит вам радости», — говорит Мари. Но что если радости не приносит вся жизнь?

Другие вещи, которые не одежда, нужны женщине, чтобы создать дом. Где угодно, не только в квартире, но и на даче, и в шалаше, и в землянке, и в тени под кедрами или хотя бы в собственном воображении. Что-нибудь, чтобы расставить по полочкам, разложить в ящики, задвинуть в угол. То, чем можно убрать, украсить, оживить и упорядочить пространство, которое выделила ей жизнь — а если не выделила ничего, то самой слепить из глины, веточек и, скажем, надежд. Без этого женщине трудно любить, а размножаться и вовсе нет никакой возможности. Многие путают, а на самом деле не дом для вещей, а вещи для дома. Именно по вещам женщина понимает, что у нее есть дом, и по ним же узнает, что дома больше нет.

Когда они вдруг ломаются и теряются, под ногами будто зыбучие пески, а не коврик турецкий, шкафы скрипят, дверцы слетают с петель, лампочки мигают и перегорают одна за другой, из щелей дует, откуда-то пахнет мертвыми носками, тарелки ускользают и бьются — а исправить это никто не может, все вдруг страшно заняты или ослабели. И тогда женщина понимает — дом уходит от нее, где-то заразилась Федориным горем, от которого вещи начинают разбегаться, и сколько ни делай вид, что ничего не происходит, но как раньше уже не будет.

Последняя категория только с виду сложная, а на самом деле понятней не бывает. Всякие такие вещи — это когда все хорошо, а потом он приходит и говорит: «Знаешь, есть одна вещь, я должен сказать». Когда-то он уже так говорил, эта вещь была «я тебя люблю». А теперь это значит «я устал, давай поживем отдельно». Или подруга вдруг заявляет: «Я тебе одну вещь скажу, только не обижайся», — это к ссоре. Или коллега туманно сообщает, что происходят кой-какие вещи… Значит, правды в жизни стало меньше, а туманных «таких вещей» — больше, и за ними совсем не осталось места для радости.

И тогда выясняется самое главное: женщине нужны вещи, чтобы однажды их бросить. Чтобы она могла уплыть в лодке, оттолкнувшись веслом от берега — одинокая, как Снусмумрик, у которого из имущества только дудочка и маленький рюкзак.

Приходится избавляться от множества вещей, чтобы узнать, какие из них нужны по-настоящему. После всего остается очень короткий список, у каждой свой, но кончается история всегда одинаково: лодку несет течение, над водой плывет туман и нехитрая мелодия — женщина играет на дудочке и, кажется, счастлива. У нее больше ничего не осталось, кроме нескольких простых вещей.