Вера Сальникова

Потенциальный донор костного мозга, приглашенный редактор проекта КРОВЬ5

Впервые мне не хватает внутренних ресурсов. Не знаю, где их взять. После похорон мальчика я слишком сильно погрузилась в эту историю, пропустила ее через себя. Еще пара таких похорон, и я просто не смогу работать. Конечно, я не хочу оставаться равнодушной, но нырять с головой в чужое горе все-таки нельзя.

Лучший способ прийти в себя — отправиться в «места силы», побродить там в одиночестве. Я жила в трех районах Костромы. И везде у меня были такие места. Лет в 14 я ходила на заброшенную стройку рядом с домом. Сейчас там торговый центр, а тогда была пятиэтажная недостроенная обувная фабрика, которую охраняла пожилая женщина с немецкой овчаркой. Пройти мимо них было проще простого. Я забиралась на самый верхний этаж, сидела на бетонных плитах. И пела песни, разные. Чаще всего «Облака».

Над землей бушуют травы
Облака плывут, как павы,
А одно — вон то, что справа,
Это я, это я, это я, и мне не надо слаааааавы…

А ведь это тоже про смерть.

Другим местом силы был железнодорожный тупик, из которого начинались пути. Балансируя на рельсах, можно было идти и идти вперед. Кстати, если пройти так примерно с километр, придешь на кладбище.

Сейчас мы с семьей живем за городом. Сразу за нашим домом — поле, заросшее осокой и иван-чаем. А за полем — старый песчаный карьер. Какие-то его части заболотились, покрылись ивняком. Это мое новое место силы, карьер прекрасен во все времена года. Но не знаю, поможет ли он теперь…

Пока я размышляю, раздается звонок. Требуется сопровождать похороны. Это значит — не надо писать речь и звонить заказчикам. Просто я еду вместе с процессией и контролирую происходящее. Работаю за кулисами, так сказать.

Утро. Похороны начинаются с «судебки», бюро судебно-медицинской экспертизы. Сотрудники докладывают: заказчица — мать. Умерший от рака — ее сын.

Заказчица, красивая, ухоженная женщина лет пятидесяти, приехала на полчаса раньше процессии. Хочет побыть с умершим наедине. Веду ее в полуподвальное помещение, где стоит гроб с телом. Обычно здесь тела готовят к церемонии — одевают и укладывают. Но сейчас зал прощаний закрыт на ремонт.

Оставляю их наедине, иду встречать прибывающих гостей. И только от них неожиданно узнаю, что это не мать и сын. А жена и муж! Она была его научным руководителем. Он — влюбленным студентом. Потом поженились. Хорошо, я не успела задать заказчице уточняющих вопросов.

Пора выдвигаться. Сначала едем к дому, где они жили. Заезжаем во двор обычной пятиэтажки. Сейчас это большая редкость — привозить умершего к дому. Почти забытая традиция. Гроб снимают с катафалка, ставят на специальные раскладные подставки (раньше ставили на табуретки). Много людей. Кладут цветы, опускают деньги в гроб. Молча стоят вокруг, кто-то тихо плачет.

Дальше едем на отпевание. Вместе с его женой заходим в храм узнать, можно ли вносить гроб. В храме гулкая тишина, пусто, горят свечи. Она говорит мне вполголоса: «Мы здесь венчались. И всегда в этот храм ходили. Он был замечательным мужем. Я это говорю не потому, что так принято говорить. Это на самом деле так и есть. И все эти дни я его чувствую. Он будет рядом». Я отвечаю: «Да, он всегда будет с вами».

На кладбище ослепительно искрится снег. Гроб опускают в землю. И я вспоминаю слова Генри Скотта, которые когда-то записала в свой блокнот: «Мы друг для друга те же, что были всегда. Смейся, как мы смеялись с тобой шутя. Молись за меня, улыбайся, думай обо мне. Если я невидим, разве я не остался с тобой? Жизнь означает то же, что и всегда. Жизнь продолжается». Я чувствую, что мне самой становится легче.

После похорон женщина подходит ко мне. Мы обнимаемся, будто давно знакомы. Она благодарит за помощь. А я мысленно благодарю ее за возвращение моего спокойствия. Да, жизнь продолжается. Если зацепиться за эту ниточку, и пойти, как по рельсам, можно найти выход.

…