Вера Сальникова

Потенциальный донор костного мозга, приглашенный редактор проекта КРОВЬ5

После первых похорон я каждый день хожу в наш офис. Смотрю, как похоронные агенты принимают заказы. Наблюдаю за людьми, которые испытывают горе. Заодно прибираюсь: вытираю пыль, все вокруг мою. Так почему-то спокойнее.

В остальное время я галлонами поглощаю информацию о похоронах, ритуалах, психологии горя. Почти не ем и не сплю. Не дает адреналин. Жизнь совершает крутой поворот: из уютного парикмахерского мира, где давно уже все спокойно и финансово стабильно и есть много знакомых постоянных клиентов, я оказываюсь в совершенно неизвестной вселенной.

Все свободное и несвободное время я думаю о смерти. И как будто весь мир вокруг меня тоже говорит о смерти. В автобусах я вижу людей с четным количеством цветов. В соцсетях попадаются посты о похоронах и поминках даже когда я их не ищу. Уличные музыканты, как сговорившись, при моем появлении начинают играть что-нибудь погребальное. С другой стороны, я сама нахожу и выписываю фразы и цитаты о смерти. Собираю их в блокнот — пригодится для составления надгробных речей. Например, «Все на свете можно исправить, кроме смерти. Мигель де Сервантес». Или: «Человек не станет свободным, пока не преодолеет страха смерти. Альбер Камю». И даже: «Смерть милосердна: она избавляет нас от мыслей о смерти. Жюль Ренар».

Так проходят недели две. И вот поступает заказ на очередные похороны. Мужчина, пенсионер, 84 года. Всю жизнь работал слесарем-сборщиком на заводе. Мне дают номер телефона родственников. Нужно позвонить и собрать информацию об умершем.

Не люблю телефонные звонки. Не видишь человека — не знаешь половины истории. Тем более в такой деликатной ситуации. Но вариантов нет. Звоню, беседую с дочерью умершего. Она охотно отвечает. Задаю вопросы и записываю ответы с сумасшедшей скоростью, сокращая слова до нескольких букв: «Жнмр. Дчрвн. Тлвизр!» Только бы потом расшифровать правильно. Был женат, жена умерла. Остались дочери, внуки. Такой добрый был, отзывчивый. Ремонтировал всем телевизоры, часы. Настоящий мастеровой. Золотые руки.

Весь следующий день я репетирую свою дебютную речь. Пытаюсь подобрать интонацию и темп. С чего начать? «Дорогие друзья» — слишком весело. «Дамы и господа»? Мы не в театре. В конце концов решаю, что лучше всего сказать, ни к кому не обращаясь: «Прошу немного внимания. Разрешите сказать несколько слов». И буду читать «с листа», чтобы не сбиться.

На прощание прихожу за час до начала. Есть время осмотреться. Перед моргом всегда движение. То и дело подъезжают «буханки»-УАЗики, привозят тела в морг. Подъезжают катафалки-ПАЗики — увозят умерших из морга на кладбище. Свой ритм. Своя жизнь. Территория небольшая, а автобусов собирается до пяти штук: как они умудряются тут маневрировать?

Постепенно собираются люди на панихиду, которую должна провести я. Не больше 15 человек. Вдруг меня охватывает спокойствие. Я спрашиваю, кто кем приходится умершему. Объясняю, сколько придется ждать до начала. Когда открывается дверь в зал прощания, показываю, как встать вокруг гроба. Родные и близкие — по правую руку от умершего, остальные по левую. Люди возлагают цветы. Я в изголовье. Выжидаю минуту и начинаю произносить свою первую речь.

Кроме общих фраз о печальном событии, я стараюсь говорить о вещах, которые делал и ремонтировал умерший. Что осталось от него? Телевизоры, часы, тостеры, настольные лампы. И еще — память. Мастер, делающий работу с любовью, вкладывает в изделие часть себя. У многих присутствующих остались предметы, сделанные покойным. И вновь звучит слово «мастеровой».

Только бы хранили эти вещи, думаю я, не выбрасывали за ненадобностью. Я сама после смерти бабушки выбросила пожелтевшие от времени, вязанные ее крючком салфетки. Зря. Бабушки больше нет, а дело ее рук осталось бы со мной. Хоронить — это не отбрасывать от себя, а сохранять и помнить.

…