Если разыскивать что-нибудь, что может оказать значительное воздействие на жизнь, лучше смерти, кажется, ничего и не найти. С другой стороны, есть на этом свете вещи гораздо более могущественные, чем сообщения с того света. Например, красота. Она так же непредсказуема, немыслима и убийственна, как смерть. Но если смерть у каждого своя, то красотой могут наслаждаться миллионы.

Что нам надо знать в этой связи? Мы записали, что думает по этому поводу мать отечественного глянца, многолетний главный редактор российского Vogue, роковая красавица, автор книг об изящных завтраках и жизни как сказке — Алена Долецкая. Вот как она рассуждает о красоте человека, жизни и смерти.

О красоте человека

«Внешней красоте человека уделяется нечеловеческое внимание. Она, так сказать, всегда сражала воинов и вдохновляла императоров. Частично это наверняка справедливо. Потому что, как это ни смешно, красота — действительно страшная сила, как говорила Фаина Георгиевна Раневская. Безумно интересно следить за этой силой. Не только потому что стандарты, шаблоны красоты меняются стремительно, с удивительной турбулентностью. Но и потому, что это тайные коды, коды женственности и мужественности, в конце концов коды власти над миром, которые люди передают, сообщают друг другу.

Возьмем какие-нибудь древние африканские племена. Они ведь и зеркал-то никогда не видели, пока красились. То есть уже тогда красились не для себя, а для того, чтобы отправить в мир некое послание.

Переместимся теперь куда-нибудь в Индокитай. Там тоже не хухры-мухры. Сплошные выбеленные лица. Нашими европейскими деньгами это вообще какие-то малопривлекательные  странные маски. А ведь тем временем местные императоры падали перед ними ниц.

Переходим затем в Европу. Казалось бы, XVII — XVIII век, все нормально. Но что тут происходит? Тетки выбривают половину лба, чтобы казаться высоколобее. Боже мой, какой ужас. А они отлично справлялись, завоевывали сердца и умы.

Извините, что я все про женское. Но у мужчин — то же самое. Вряд ли мужчина с вышитым гульфиком, напудренный и в парике сейчас будет считаться слишком привлекательным. Сомнительно. Но ведь красота — не про привлекательность. Красота — про яркое, немыслимое, быстрое. Сообщение, которое можно пытаться расшифровать веками и все равно до конца не понять. Я вот как мать глянца в нашей стране могу так сказать про красоту: это власть над людьми. Власть, способная создавать целые империи, в том числе, кстати, и медиаимперии».

О красоте жизни

«Абсолютной красоты не бывает. Она всегда контекстна, относительна. Относительна времени, эпохе, обществу, поступку в конце концов. Вот, например, я вижу человека, который сделал что-то невероятно крутое. Например, на сайте проекта Кровь5 я вижу видео про парня, крановщика из Мурманска, который стал донором костного мозга. Я его знать не знаю и крановщиками особенно не интересуюсь. Но я становлюсь свидетелем его красивого дела и я начинаю понимать: это по-настоящему красивый парень.

Вообще, когда мы говорим о потребности в красоте, не надо отказывать себе в любых примерах такой красоты. Скажем, Януш Корчак, который во время Второй мировой войны, когда фашисты сжигали детей, сказал этим детям: «Вы только ничего не бойтесь». И пошел вместе с ними на смерть, хотя мог бы этого и не делать. Вот для меня такой поступок — он очень красив.

Казалось бы, слово «красота» по отношению к подвигу обедняет масштаб случившегося. Но в том-то и сила красоты, что она всегда требует запятой, пояснения, продления, описания, сравнения. Она требует других, много других слов. Она в своей простоте невероятно многослойна и, может быть, именно поэтому и красива. И именно поэтому останется в веках и никогда не будет уродливой».

О красоте смерти

«Красота и смерть связаны между собою странно. Видимо, из-за того, что они вечны, они не исключают друг друга. Смерть может быть красивой. Да! Все же хотят себе именно красивой смерти. Вот я такой лег. Вот вздохнул. Вот всех благословил. Причастился. И ушел.

Знаете, это как Тургенев умирал. Вот он, значит, лежит, и все собрались — священники, мамки, тетки. Он так тихо говорит: «Чаю!» И все такие: сейчас, Иван Андреич! Черненького? С сахаром? С медком? Несут. А он такой: прочь! Опять лежит: «Чаю!» И все опять: несем! А он отвернется. А потом говорит: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века». И ушел. Красиво? Потрясающе красиво, моими деньгами.

Я и сама думаю про смерть. Часто. Завещание написала. Да. Потому что, как и все мы, многих похоронила и, как и все мы, видела много уродства после этого. А хотелось видеть красоту. Достоинство. Так что я хочу, чтобы все порадовались, когда я отъеду. Порадовались, что у меня были красивые цацечки, вещички. Все будут ими любоваться, а я — парить в небесах. Еще я очень хорошо знаю, кому может понравиться моя библиотека. И так далее.

Надо ли для красоты жизни и красоты смерти много денег? Ну вот, допустим, Тутанхамон. Денег было у него много. Грамотно хоронился, красиво. Уважительно. Дорого. С золотом. С парчой. С мумификацией. Но мне, например, это все не очень нравится. Я бы хотела, чтобы если что-то важное во мне найдут по запчастям, чтобы сразу отдали. Не каждый день такие запчасти на дороге валяются. А потом прах — знаю, где развеять. Я уже указания дала.

По этому поводу я читала в одной книге, что к смерти надо подойти счастливым, наполненным и зрелым. Не состарившимся, а именно помудревшим. Это две разные вещи. Старость и мудрость совсем не пересекаются. Так что лично я стараюсь».