Сначала я сидела в детском саду один день, потом месяц, два. Потом счет пошел на годы. «Тихая, скромная девочка!» — жалели меня воспитатели. И тогда я укусила Алика за задницу. Собственно, поэтому я его и помню. Алик, в отличие от прочего населения детсада, никого не трогал, как и я. Видно, я решила разнообразить его жизнь. Меня поставили в угол.

После этого малолетние преступники приняли меня за свою, и девочки стали брать меня с собой в туалет для мальчиков. Вернувшись домой, я показала маме на кран и сказала: «Вот такая же пиписка у Шелякина».

Я прекрасно помню эту фразу, потому что мама несколько лет рассказывала ее всем. Мама умоляла папу забрать меня из детского ада, но он не согласился. Место в саду нам досталось с трудом, не лишаться же его из-за пиписки какого-то Шелякина.

В сад меня водила бабушка. Она вставала поздно и жалела меня, поэтому до места мы добирались к десяти часам утра. Остальных малолеток приводили к семи — большая часть жителей моего родного города Коломны работала на Коломзаводе и строила тепловозы. А бабушек у них почему-то не было. Или были очень строгие папы. Словом, через несколько дней население детсада, даже Шелякин, перестали со мной разговаривать. От зависти у них в зобу дыханье сперло.

Плюс ко всему, забирать меня из сада бабушка тоже прибегала первой. Это был главный козырь, главная фишка — ты мог даже никого не кусать за задницу, но если тебя забирали домой рано, ты сразу оказывался самый крутой чувак.

Шло время, впереди замаячила школа. Во время тихого часа Шелякин злорадно шептал: «Мы пойдем в школу, а ты останешься в детском саду еще на год! Потому что нам всем уже семь, а тебе — только шесть!» Но мы с мамой читали умные книжки и выучили песню «Стоит над горою Алеша», поэтому в школу я поступила триумфально. Учителя с удивлением сказали: «Какой умный ребенок! А нам тут семилетних приводят — дебилы дебилами!»

Я хотела сказать: «Я всех этих дебилов знаю!», — но из скромности промолчала. В школе мои встречи с детьми стали гораздо чаще. Радовало только, что они были короче, чем в детском саду.

Хуже всего дела обстояли с математикой. У нас была учительница Лаврова, которая все контрольные составляла из пяти задач — четыре были легкие, а одна сложная. Эту сложную из всего класса могли решить только два человека: я и Байдалов. За четыре легкие задачи ставили «трояк», а за пять — «пятерку». «Четверок» не было в принципе.

Конечно, все просили у меня списать сложную задачу. И я всем честно давала списывать, но учительница все равно ставила одноклассникам трояк, восклицая: «Я же знаю, что решить пятую задачу могут только Байдалов и Сигида!» Дети возненавидели меня пуще прежнего. А вскоре учительницу услали куда-то в Алжир, и пришлось мне учиться на одни тройки, чтобы хоть как-то примирить общество с моим существованием.

После школы я поступила на геологический факультет МГУ. Стояла золотая осень. Меня поселили в общежитие, в комнату к двум детям женского пола. Одна была откуда-то с Дальнего Востока, вторая чуть поближе. Они ехали в Москву на поезде неделю, и когда, наконец, приехали, то обнаружили, что в комнате с ними живет некая Сигида, жительница Коломны, которая ездит домой даже не на выходные, а вообще через день.

Девица с Дальнего Востока была прыщавая Настя. Стоило мне лечь спать, как это чудовище начинало мыть полы, громко ржать и приводить в комнату половину общежития. От бессилия мне хотелось есть цветы, но их в нашей комнате не было.