Вера Харченко
Говорящее тело
Словарь великого русского детского языка
Детская речь относится к интенсивно развивающимся и чрезвычайно перспективным направлениям современной лингвистической мысли. Когда-то «изучателей» детской речи можно было пересчитать по пальцам, но сейчас их количество даже по отдельным аспектам зашкаливает. Чего стоят одни только исследования, построенные на сопоставлениях! Например, детская речь и история языка. Такие архаичные слова, как льзя, водоземный, бела (в знач. «белка»), одуван, да еще масса глагольных форм (выпугать, выкричаться, ошить) в детской речи — все это свидетельствует, что процесс формирования отдельной личности в определенной мере повторяет процесс эволюции целого вида или нации, и это замечательно и требует изучения.
Далее, многие исследователи соотносят детскую речь с языком художественных произведений: ведь дети изобретают слова, которые были в свое время предложены поэтами. Широкошумный есть в речи детей и у А. С. Пушкина, утреет — в детской речи и у А. А. Блока, светлота — в детской речи и у И. С. Шмелева.
Все? Да нет же, нет! Можно сопоставлять детскую речь и с данными диалектологических экспедиций (молоковый, например), можно сравнивать перлы ребенка с данными других славянских языков (теплометр, научилка) и т. п.
Да и сама по себе детская речь, на первый взгляд полная парадоксов, при вдумчивом осмыслении оказывается более правильной, логичной, по сравнению с нашей взрослой речью, что также представляет большой интерес для исследований. По свидетельству выдающегося специалиста по детской речи Стеллы Цейтлин, лингвисты, изучающие англоязычную детскую речь, нам, россиянам, даже завидуют: англоговорящие дети быстрее справляются, например, с формами глаголов и лингвистам в отношении грамматического творчества, что называется, нечего изучать. У нас же долгое время звучит возьмила вместо взяла, рисоваешь вместо рисуешь, поцелула вместо поцеловала и т. п.
Конечно, за последние десятилетия произошли существенные изменения в жизни семьи, что не могло не отразиться и на развитии языка ребенка, и на его исследованиях. Меньше стало детей в семье. Соответственно, влияние сиблингов (братьев и сестер) стало незначительным. Считается, что, когда разница между детьми составляет десять лет, в семье фактически растут два одиноких ребенка. Нередко малыша воспитывает одна мама, а это значит, что важнейшее мужское, маскулинное, отцовское воспитание «проваливается», уходит в никуда — неизвестно, как это скажется на развитии ребенка через годы. В связи с переездом родителей, меняющих ПМЖ, больше становится детей-билингвов, а то и трилингвов. С другой стороны, налицо мощное влияние компьютеров, гаджетов, смартфонов (расширение виртуального пространства), и все это тоже не может не воздействовать на речевое развитие ребенка и заслуживает пристального внимания лингвистов.
Однако в этой статье мы хотели бы коснуться темы, которая связана с вполне земной, а не виртуальной сферой жизни, отраженной в детском языке. А именно — переживания детьми болезней и боли, внутрителесных ощущений, так называемой «интероцепции».
До недавнего времени вопрос об интероцепции применительно к отечественной речи не ставился по целому ряду весомых причин. По давней традиции национальный менталитет отдавал и отдает преференции не телу, а духу, не индивиду, а коллективу. Подробные повествования о том, что происходит внутри индивида, социумом, как правило, не приветствуются. Уместно спросить здесь же, так ли это применительно к детской речи, и привести «детское опровержение» сказанному. Наблюдательные родители фиксируют у многих детей в 4—5-летнем возрасте период глубокого увлечения анатомией, который может продолжаться несколько месяцев. Разумеется, этот интерес продуцирует бесконечные разговоры. Например, о сердце, которое во сне медленнее работает: Оно стукает кровь? А тут у меня есть кровь, в пятке? Когда человек рождается, у него не везде кровь? Когда я притворяюсь, что я сплю, оно все равно быстрее? (Женя Харченко, 4 г. 8 мес.).
Кроме того, констатация симптомов становится актуальной в случае недомогания, или болезни, или травмы, то есть, прежде всего, в экстремальных ситуациях, а отнюдь не в ординарных, когда тела обычно не замечаешь. Казалось бы, в этом смысле интероцепцию целесообразнее исследовать на материале старческой речи, когда телесные недомогания дают о себе знать гораздо чаще, чем хотелось бы. Однако чувство, переживание, ощущение боли для ребенка весьма значимо с ранних лет, поэтому интероцептивная лингвистика в речи детей актуальна по определению. О коробке: Ручки туда не надо, а то прищимит, будет болеть (3 г.). Потрясающе, как папа ударился. Какой он ударелый! (3 г. 6 мес.). Держись! Можно упасть! — Можно разобиться! Зачем мне нужна еще кровь, чтобы я заболела? (3 г. 9 мес.). В живот мне качели дали! (3 г. 9 мес.).
Наконец, что особенно значимо, не только детям (это естественно и ожидаемо), но и взрослым носителям русского языка нередко просто недостает словаря для выражения переживаний боли, тошноты, усталости и прочих симптомов «заговорившего» тела. Носитель языка обычно ограничивается простой констатацией факта. Подчеркнем, что такая же констатирующая модель усваивается и детьми. А тебе не больно? — спрашивает 9-летнего брата Маша, наблюдая, как тот пытается встать на руки и походить на руках (3 г. 3 мес.).
Обращает на себя внимание обилие вопросительных предложений. Множество детских вопросов на тему интероцепции по-своему опровергает недостаточность словаря. «Тело» настолько волнует ребенка, что наряду с отдельными, «внезапными» вопросами наблюдаются целые каскады вопросов. Резко развернул руку: А так мышца свернула? А почему, когда я падаю, кровь не начинает течь по сосудам, а выбегает вот сюда? А в волосах есть кровь? А в корнях волос? А в голове есть кровь? А кто помогает мышцам двигаться? (5 л. 2 мес.). Брат задел Женю. Женя: Но глаз — это не самое опасное! Глазов же два, а нос один. — А волос сколько? — Семь тысяч миллиардов! … А пища, если нет желудка, попадает в кишечник. — В толстый или тонкий? — Сначала в тонкий. — А толстый кишечник, он толстый? … Мы из пищи получаем силу. — И жаркоту. А как можно получить холодноту? (5 л. 3 мес.). А чего, когда человек с закрытыми глазами, он может говорить? … А когда человек спит, мозг есть? А мозг все говорит, что мне делать. А другим людям он тоже отвечает? (5 л. 4 мес.).
Интерес к собственному телу у ребенка возникает рано, но фиксируется родителями вместе с другими особенностями детей и потому, как правило, не замечается. О муравье: Вот его тело! Я его перемахнула на скамейку (5 л. 8 мес.).
Для ребенка характерно расчлененное восприятие тела. Не «Почему я хочу спать?», а Ну почему мои глаза хотят спать? (4 г. 5 мес.). Нога сейчас будет прыгать (4 г. 6 мес.). Баб, у меня ноги устали, а сам я не устал. Потому что я ногами хожу, а телом только передвигаюсь (5 л.). Интересен вопрос, интересно пояснение: А что в голове болит, когда голова болит? А я в мозоли разгрыз нервы (5 л. 9 мес.). Детское мышление чрезвычайно конкретно, и соматикон ребенка (названия частей тела) постоянно подтверждает это. Ну из чего человек вообще сделан? — Из мяса, костей, кожи. — Ну из кожи — я знаю! У меня же на руках кожа (4 г. 7 мес.). Там, где взрослый сказал бы про обе ноги, уставший ребенок заявляет: У меня ни одна нога не может идти! (5 л. 7 мес.). Избыточная дифференциация частей тела приводит к совмещению названий частей тела вплоть до абсурда. Сочиняет анекдот: А там такие глаза лицом посмотрели… (4 г. 1 мес.).
Собственный опыт детей тоже влияет на употребление ими названий частей тела. А бывают небОльные уколы? (4 г. 7 мес.). А почему так задумано в человеке, что разговаривается плохо животом, когда лежишь на турнике? (4 г. 11 мес.). Показывает на шею: А отчего у меня все чешется? — Это от пота. — Это из пота? От пота? А я думал, что заживают ранки (5 л. 1 мес.). Детский опыт, однако, не будем переоценивать: Как человек знает: он устал или не устал? (5 л. 9 мес.). Что-нибудь болит? — Болит усталость, больше ничего! (5 л. 11 мес.).
Боль, жжение, ощущение зуда, усталость, раздражение — таковы ключевые позиции детской интероцепции. У брата температура, режется зуб. Лев по телефону: Я как-то Женьки коснулся лобом и прямо обжегся об Женькин лоб! (4 г. 3 мес.). Бьет по пальцу ноги: Не болИ, а то побью! (5 л. 2 мес.). Гладит рукой под коленкой: У меня здесь еще зажаркивается, когда я там сижу долго… (5 л. 2 мес.). А когда ты была маленькая, ты чесала? — Что? — Ты чесала, где чешется? … Бьет по коленке: Не болИ! Когда-то что-то болит, я ударяю кулаком. Тогда не болит, а чешется (5 л. 2 мес.).
Боль, болезнь слишком значимые концепты, чтобы не интересоваться их причинами. Переживает за отца: А от соли может быть камень в животе? (5 л. 2 мес.). Баб, что-то у меня здесь болит внутри. Может, это какой-то газ в руку попал? (5 л. 3 мес.). В причинно-следственных репликах хорошо просматриваются предшествующие объяснения взрослых. Возле мокрых качелей зимой. — Да, будешь качаться, качаться — и попу себе пристудишь (4 г. 7 мес.). А это у меня заживет, ранка (протягивает ногу)? — Конечно. — Клетки умрут — и новые вырастут (4 г. 9 мес.). Лев не разрешает брату ходить босиком по траве: Жень, не надо! Напрешься на стекло, ножка болеть будет (6 л. 5 мес.). Конечно, зарождению причинно-следственных связей предшествует масса вопросов, адресуемых взрослым, в том числе и по внутрителесным ощущениям: У меня сейчас ухо икнуло. А может быть, чтобы ухо икало? (5 л. 8 мес.). Спрашивает маму: Тебе не делали замерзания, когда зубы лечили? (6 л. 6 мес.). Баб, а почему у меня уши сначала закладывает, а потом откладывает? (6 л. 6 мес.).
Конкретность детского мышления хорошо просматривается в ситуациях, которые мы уже описали, в дробности восприятия собственного тела: А когда человек спит, мозг спит? — Не полностью. — Один спит, а другой не спит? (4 г. 9 мес.). Почему я голову берегу, когда кувыркаюсь? — Потому что голова — это все. — А лицо — это тоже все? А очки? (смеется) (6 л. 1 мес.). Я хорошо ем, ведь мне надо прокормить сто десять сантиметров (роста) (6 л. 5 мес.).
Также конкретность проявляется:
- за счет последовательности процессов: Я на кухне смотрю: пчела. А в голове: череп! И у Женьки в голове череп! Когда болит голова — это болит череп! — Это мозг болит, а не череп! — Сначала мозг, потом забаливает череп, а после черепа забаливает голова (4 г. 3 мес.);
- за счет выражения динамики процессов: Папа, а ты помнишь, как Женьку крестили? Да! С ног до головы! (3 г. 11 мес.). О холодце и сломанной руке: Я его ел, когда рука, и он мне перенравился (9 л. 8 мес.);
- за счет выражения степени ощущений: Ну, у комаров такая маленькая иголочка! Они ею кусаются. … Потом чесается (3 г. 9 мес.). А уж укусит — ничего! Рука больно поболит — и все! (4 г. 3 мес.); Почеши мне коленку, только больно (сильно)! (4 г. 4 мес.)
- за счет продолжительности ощущений: Я ударился глазом, и когда спрямил глаз, то две минуты было не больно … Я кричал на всю квартиру (4 г. 7 мес.); У меня такая привычка. Если даже ударился зубом каким-то, то подождать десять минут, и опять туда же! Такие привычки у меня. А интересно, какой у меня будет сейчас страх (5 л. 9 м.);
- за счет эмпатии, распространяющейся, помимо людей, на мир животных, растений, на неодушевленные предметы: А тебе не больно ходить? А я зато могу бегать! А ты сахара доелась? (3 г. 2 мес.); Я тебя буду держать, чтобы ты не упала, чтоб ты не обжоглась! (4 г. 2 мес.); Заколку-бабочку нацепил на коробку: А коробке не больно? (2 г. 7 мес.); А у рыбы есть клюв? — Да нет, у нее рот. — Как у нас? (4 г. 4 мес.). Рубит мечом грибки на стенках песочницы: Я там их ноги рублю… (4 г. 7 мес.).
Зарубежные исследователи трактовку внутрителесных переживаний демонстрируют через выразительные проекции: тело как дом, как механизм, биологический механизм, социум, компаньон. К детской речи это применимо ли? Попытаемся подобрать примеры.
Проекцию «тело как дом» (вместилище, хранилище) можно проиллюстрировать такими высказываниями: Здесь кишечник, потому что нужно же едам куда-то попадать (4 г. 8 мес.). На, запей! — Что? — Кашель свой. — Кашель свой унести в желудок (4 г. 6 мес.). Съел шелковицу, хлопает себя по животу: Я перевариваю еду слюнями. Съел! Целый живот! В живот шелковица попала (3 г. 6 мес.). Баба, мандарин, который я сейчас ел, он уже в пальцах на ноге? (4 г. 8 мес.). Я хочу пить опять! Вот мне надо много пить, чтоб весь живот был в воде! (3 г. 8 мес.).
Восприятие тела как механизма: Ногами можно много чего делать. Мне кажется, ноги способнее рук (7 л. 9 мес.).
Проекция «тело — биологический организм»: Живот болеет (2 г. 8 мес.). А ты знаешь, какое дело самое царапное? Спорт. Самое кровяное (6 л. 1 мес.).
Проекция «тело — социум» с его иерархией и административным центром отражена, например, в таком детском высказывании: А мозг все говорит, что мне делать. А другим людям он тоже отвечает? (5 л. 4 мес.).
Однако больше всего примеров наряду с «домом» в детской речи дает проекция «тело как компаньон». Маме: Ты мне задушила на ногу (2 г. 9 мес.). Надевает перчатки: Пальцы по домам не разошлись (3 г.). А таких уличных микробов тоже убьет желудочный сок? (4 г. 7 мес.).
Но и это еще не все. Ребенок символически воспринимает названия частей тела, характеризуя учителей старшего брата: Баб, я представляю, что кровь — это Людмила Николаевна, а мозг — Сан Саныч. — Кто тебе сказал? — Ну, я представляю! (4 г 8 мес.). За рисованием. Устала ручка? — Я никогда не устаю! — Научи меня не уставать! — Надо просто больше работать. <…> Баб, я больше раскрашиваю и больше хожу. Летом-то мы все будем уставать, потому что никаких работ не будет (5 л. 2 мес.).
Дети широко пользуются метафорами, сравнениями, олицетворениями, гиперболами, причем по отношению к телу тоже. Лекарство такое противное, что во рту делается, как будто там холодно (4 г. 10 мес.). Открыл? — Уж бОльная дверь! Больно открывается (4 г. 11 мес.). Все! А то я уже лопну от этого, от водички! (3 г. 5 мес.). Я так люблю очень кушать. У меня живот скоро лопнет (3 г. 9 мес.). Я вчера безуспешно пытался выучить стихотворение, а сегодня у меня в голове забурлило — и как-то оно отложилось. Остаток незнаний (то, что вечером не мог заучить) отложился (смеется) (7 л. 10 мес.).
Более того, и в синтаксическом плане детские названия частей тела нередко выступают в позиции главного члена предложения, как бы подчеркивая свою значимость. Ой, моя спина о стула стукнулась. Я достала! (4 г. 1 мес.). Ср.: «стукнуться спиной». Конструкция, кстати, не самая легкая для усвоения, поэтому встречаются фразы: Ай, за брюшко ударилась! (показывает на почку) (4 г. 8 мес.). Ср.: «брюшком ударилась».
Итак, мы привели множество примеров, доказывающих, что детская интероцепция в первую очередь хорошо просматривается на болевых и иных неприятных ощущениях. Из того, что мы сейчас представили, можно заключить, что детский язык внутрителесных ощущений формируется как своего рода язык в языке, чрезвычайно значимый для подрастающей личности.
Вера Харченко — доктор филологических наук, профессор, специалист по изучению разговорной и детской речи, преподаватель Белгородского государственного университета. Автор многих трудов и монографий, в том числе «Словаря современного детского языка» (2005), в котором собраны более 10 тыс. слов и 15 тыс. высказываний.
В оформлении использованы фрагменты букваря Кариона Истомина 1691 г.
Спасибо за ваше внимание! Уделите нам, пожалуйста, еще немного времени. Кровь5 — издание Русфонда, и вместе мы работаем для того, чтобы регистр доноров костного мозга пополнялся новыми участниками и у каждого пациента с онкогематологическим диагнозом было больше шансов на спасение. Присоединяйтесь к нам: оформите ежемесячное пожертвование прямо на нашем сайте на любую сумму — 500, 1000, 2000 рублей — или сделайте разовый взнос на развитие Национального регистра доноров костного мозга имени Васи Перевощикова. Помогите нам помогать. Вместе мы сила.
Ваша,
Кровь5